Семь чудес (ЛП)

Я недооценил силу Сомнуса, или Гипноса, как греки называют бога сна. Хотя я боролся с собой, чтобы держать глаза открытыми, сила, более могущественная, чем моя, продолжала закрывать их, и следующее, что я осознал, кто-то тряс меня, чтобы разбудить. Я открыл глаза и вздрогнул, увидев присевшего рядом со мной незнакомца с повязкой на глазу и горбатым носом, а потом понял, что это Антипатр.

— Учитель! Вы в порядке?

— Конечно!  А ты, Гордиан? Почему ты не спишь в шатре?

В мягком полумраке рассвета люди вокруг уже просыпались и начали шевелиться. С перерывами, так как я еще не совсем проснулся, я пытался объяснить ему то, что услышал ночью.

Антипатр долго молчал, потом покачал головой: — Это был сон, Гордиан. То, что ты слышал, это происходило во сне.

Я покачал головой: — Нет, учитель, я бодрствовал так же как бодрствую и сейчас.

Он поднял бровь: — Да, ты до сих пор еще в полусне. Возможно, ты что-то и слышал, , но я уверен, что ты неправильно все понял.

— Нет, учитель, я абсолютно уверен…

Но был ли я так уж уверен? Накануне я был уверен, что Зевс собирается заговорить со мной, и это было иллюзией. Внезапно события ночи показались туманными и нереальными. — Но где вы были прошлой ночью, Учитель? Куда вы уходили?

Он улыбнулся: — В палатке было слишком жарко и душно и я не мог уснуть. Как и ты, я нашел местечко снаружи и спал как убитый. А теперь просыпайся, соня! Давай перекусим в шатре нашего хозяина.

— Вы что не поняли? Они могут вас отравить!

— Гордиан, твои опасения беспочвенны, уверяю тебя. Но если хочешь, мы можем купить завтрак у торговца по дороге в Булевтерион.

— Куда, куда?

— К зданию в котором атлеты принесут торжественную присягу. Все они должны пообещать перед статуей Зевса, сжимающего молнии, честно соревноваться, повиноваться судьям, не брать взяток и не прибегать к магии. Они делают это небольшими группами, а затем выходят, чтобы их приветствовала толпа. Это прекрасный шанс увидеть всех атлетов вблизи.

— Разве мы не видели их всех вчера, в торжественном марше?

Антипатр закатил глаза, затем, не говоря больше ни слова, встал и пошел прочь. Я последовал за ним, немного спотыкаясь, потому что еще не совсем отошел от сна.

У Булевтериона уже собралась толпа, но что-то было не так. Едва мы прибыли, как к Антипатру обратился совершенно незнакомый человек и спросил: — Правда ли, что говорят люди?

— Что именно?

— Что Протофану Магнесийскому сегодня утром не разрешат принять присягу, а значит, он не сможет соревноваться в панкратионе!

— Но почему?

— Потому что вчера он поднял руку на этого циника. Если бы Протофан не тронул старого дурака, не было бы проблемы. Но из-за того, что он жестоко обращался с философом и из-за того, что инцидент произошел на стене ограждения Альтиса, судьи думают, что Протофан, возможно, нарушил какой-то священный закон или что-то в этом роде.

— Что за нелепость! — сказал другой мужчина. — Протофан сделал только то, что мы все желали сделать.

— Но ему не следовало трогать философа, — сказал другой, благочестиво покачивая указательным пальцем.

— Говорят, что все теперь зависит от Симмия Циника, — сказал другой.

— Как это? — спросил Антипатр.

— Кажется, на самом деле, никто из судей не видел, что произошло так как, они в это время забежали слишком далеко вперед. Итак, они вызвали Симмия для дачи показаний. Если он появится сегодня утром и скажет, что Протофан поднял на него руку на вершине стены Альтиса, то для Протофана все кончено. Четыре года тренировок и его шанс на славу исчезнут как дым! И все из-за этого.

— А если циник не появится? — сказал Антипатр.

— Тогда, возможно, Протофан все-таки сможет принести клятву. Сомневаюсь, что кто-либо из других атлетов будет свидетельствовать против него, также, как и кто-нибудь из зрителей.

Возникло внезапное волнение. Толпа расступилась перед проходившим в скромном хитоне Протофаном. Мужчины аплодировали и выкрикивали приветствия. Некоторые бросились вперед, чтобы поддержать его похлопыванием по плечу. Молодой человек, который накануне был таким буйным, сегодня утром показался совсем другим. С мрачным, но решительным видом Протофан поднялся по ступеням к Булевтериону, но двое судей в пурпурных мантиях выступили вперед и своими раздвоенными жезлами преградили ему путь.

— Ты знаешь обвинение против тебя, Протофан, — сказал один.

Атлет открыл было рот, чтобы заговорить, но передумал. Проявление неуважения к судьям лишило бы его права участвовать в соревнованиях точно так же, как и проявление нечестности. Он тяжело сглотнул и спросил низким голосом. — И когда все  это решится?

— Думаю, скоро, — сказал судья. — А вот и циник.

Люди расступились, уступая место Симмию, который только что появился с края толпы. Циник, как обычно, выставлял себя напоказ, шатаясь, как пьяный, одной рукой хватаясь за горло, а другой делая умоляющий жест.

— Что он этим хочет сказать? — с отвращением произнес один из зрителей.