– Нет, ничего… Почему вы спрашиваете? – внезапно встревожилась Марна.
– Понимаете, нам важно ничего не упустить, ни одной мелочи.
– Эган славный. Нам он очень нравился.
– Ханнеке рассказывала о работе?
– Работа была ее жизнью. Иногда она ни о чем другом и не говорила.
– Она что-нибудь рассказывала о крупной сделке, в подготовке которой она принимала участие?
– Да. Правда, я не все понимала. Но Ханнеке уверяла, что работа ей очень нравится. У нее есть возможность знакомиться с очень интересными людьми. Она сказала, что ей хочется специализироваться в этой области. И что она хочет… Жаль, что я не слушала ее внимательнее… Все было очень сложным, она старалась объяснить, но я все равно не понимала… Она считала, что у сделок по программе… в общем, у сделок с чернокожими большое будущее. Она очень переживала из-за предложения, которое собиралась сделать своему руководству. Она говорила, что непременно доведет сделку до подписания, а потом, наверное, начнет работать самостоятельно, откроет собственное дело. Это я хорошо запомнила, потому что посоветовала ей не откусывать кусок, который она не в состоянии проглотить. Ведь у нее такая хорошая работа. Ханнеке ответила, что вначале обязательно посоветуется со своим начальством.
– Вы не знаете, с каким предложением она собиралась пойти к руководству?
– Подробностей я не помню. По-моему, она собиралась… Не знаю. Она сказала: «Мама, речь идет об астрономических суммах, которые позволят нам преуспевать».
– Вы не в курсе, о каких очень интересных людях она говорила?
– Она только и обмолвилась, что знакомится с очень интересными людьми. Я запомнила ее слова, потому что Ханнеке не часто так хвалила кого-то. Гораздо чаще критиковала. Потому что сама была очень умной, и ей нелегко было мириться с дураками…
Гриссел ждал, что мать Ханнеке Слут скажет что-то еще, но та молчала.
– Скажите, мадам, ваша дочь была очень набожной?
Марна немного помолчала, а потом спросила:
– Это из-за религиозного экстремиста?
– Да.
– Нет, Ханнеке совсем не была набожной.
– Значит, она не принадлежала ни к одной церкви?
Марна Слут понизила голос:
– Нет. Ее отец раньше частенько обвинял в своих профессиональных и личных неудачах высшие силы. Ханнеке терпеть не могла этой его привычки. У нее был девиз: ты сама отвечаешь за свою судьбу.
27
Грисселу требовалось некоторое время, чтобы все усвоить. Уж так у него были устроены мозги. Анна часто говорила, что его голова похожа на стиральную машину: он запихивал в нее грязное белье, включал стирку, а когда наступало нужное время, в дело вступало его знаменитое чутье. Он открывал дверцу и доставал свежую, чистую версию.
Ханнеке Слут собиралась обратиться к начальству с каким-то предложением. Она хотела начать собственное дело, работать самостоятельно. Потому что речь шла о крупных суммах денег, «которые позволят им преуспевать». А что за «интересные люди»? Кого она имела в виду? Политиков? Коммунистов? Что-то другое? Ну и сделка – он в ней нич… ничего не смыслит. Самое лучшее – передать все Скелету.
Дверь распахнулась, и к нему в кабинет заглянул взволнованный Купидон:
– Бондарь никак не может быть убийцей! Полный тупик! Только что звонила стюардесса. Эган-Веган 18-го болтал с ней весь рейс, а потом назначил ей свидание. Они собирались вместе поужинать в Кейптауне 20-го, но он все отменил: позвонил ей и сказал, что только что потерял близкого человека.
Гриссела удивило, что Купидон почти не расстроен. Все объяснили следующие слова:
– Слышал бы ты, старина, как говорят эти француженки! Ах, какой у них акцент – чувственность в каждом слове. А губки как будто напрашиваются на французский поцелуй. Даниэлла Фурнье… – Он постарался произнести имя с французским акцентом, как будто ничего красивее в жизни не слышал.
– Спасибо, Вон, – улыбнулся Гриссел.
– И все-таки наш Эган еще может оказаться снайпером. Ничего, капитан Купидон во всем разберется. Вуаля! – Купидон развернулся и чуть не врезался в Мбали, которая торопилась к Грисселу с документом в руке. Он поспешил объяснить: – Мбали, «вуаля» – это по-французски, а не ругательство.
– Займись лучше делом, – посоветовала ему Мбали и закрыла за собой дверь кабинета Гриссела. Она села и передала ему документ. – Его новое послание в газеты…
Он прочел: