Семь дней Мартина

Иван-царевич перелистывал страницы журнала, любуясь роскошными фотографиями космических просторов. Юлька исхитрилась-таки заинтересовать его инопланетными пейзажами настолько, что за последний журнал они взялись одновременно и теперь вырывали его друг у друга. Точнее, царевич размахивал журналом, стараясь отцепить от него куклу, намертво ухватившуюся за корешок обеими руками. Упрямая Юлька не сдавалась и возмущенно кричала:

— А-а-а! Я первая к нему подошла!

— А я первый на него посмотрел! — возмущался царевич. — Это ты перехватила мой взгляд и из вредности сиганула с кресла, словно тебя пнули в одно место! Отцепись от журнала, а то порвешь!

Кукла приросла к журналу, словно рыба-прилипала к акуле.

— А еще кричала, что сил у нее нет! — возмущался царевич, — Хватка, как у медвежьего капкана!

— Отдай журнал по-хорошему! — пригрозила Юлька. — А то укушу — больно будет!

— А вот и не укусишь! — Иван выставил перед лицом куклы правую ладонь. — Кусай, чего присматриваешься?

— Сначала руки вымой, грязнуля! — процедила кукла. — Я такие руки не кусаю, себе дороже.

Царевич отпустил журнал, тот вместе с Юлькой упал на пол и накрыл ее с головой.

— Ничего они не грязные! — сказал он. — Между прочим, мне скоро умирать, а тебе существовать до тех пор, пока моль не съест. Могла бы и подождать недельку.

— Ложка дорога к обеду! — сурово сказала кукла, карабкаясь на кресло. — Царевич, хватит стенать. Лучше подай мне журнальчик на умственное пропитание!

— Так и быть, читай, — Иван поднял журнал с пола и протянул его кукле, — Между прочим, я упомянул в завещании, чтобы после моей смерти духу твоего на этой планете не было!

Потрясенная кукла ахнула и воскликнула:

— Какой ты злой, царевич!

Иван укоризненно покачал головой.

— Глупая ты. Я же исполняю твою мечту о путешествии к звездам! — сказал он. — Увидишь космические дали воочию, а не в альбомах посредников. А этот журнал, бумажный суррогат реальности, оставь мне, смертельно больному человеку.

Кукла фыркнула.

— Ты — смертельно здоровый человек, царевич! — заявила она. — И не надо «ля-ля-тополя»! Твоему здоровью позавидуют миллионы. Не говори о том, что готов обменяться с ними, не сходя с места. Ты сидишь в доме, в тепле…

— …и слушаю нотации вредной куклы, — договорил Иван. — Ты не права, миллионы мне не завидуют, а сочувствуют, потому что твои подколки любого загонят в могилу раньше назначенного срока.

Юлька показала длинный язык и демонстративно развернула журнал.

— Ты лучше рубашку поправь! — указала она пальцем на царевича. Иван осмотрел себя, поправил рубашку, но внезапно замер и нахмурился. Прислушался к внутренним ощущениям, схватил рубаху на груди двумя пальцами, и потянул ее от себя. Прижал и снова потянул.

— Ты чего? — удивилась кукла.

Иван отпустил рубашку, и посмотрел поочередно на правое и на левое плечо. Все еще хмурясь внимательно изучил ладони, ничего необычного не обнаружил, и снова дернул за рубашку.

— Ничего не понимаю! — пробормотал он.

— В чем дело? — забеспокоившаяся Юлька заерзала в кресле.

— Не знаю, — Иван взялся за края коротких рукавов рубашки и дотянул их до локтевого сгиба. — Такое чувство, что я… уменьшаюсь, что ли?

— Иван, не майся дурью. Ты с утра был таким же, как и вчера! — не терпящим возражения тоном заявила кукла. — У меня точный глазомер, можешь не сомневаться: я в людей гнилыми помидорами попадала за двести метров! Чего уставился? Можно подумать, сам в театре не кидался в халтурщиков помидорами?

— Не кидался! — гордо подтвердил Иван. — Я больше яблоками — семейная традиция.

Он еще раз вытянул рубашку и пожал плечами: из-за нервов что угодно померещится. Вроде бы рукава рубашки не доставали до локтей, но до сих пор и в мыслях не было заниматься подобными проверками. Кто его знает, что было на самом деле?

— А ты обувь проверь! — предложила Юлька. — Сразу поймешь, что к чему!

— И то верно! — Иван вскочил и направился к оставленным пришельцами сандалиям. — Стоп. Я к ним еще не привык, они сразу и не покажут, если во мне что-то изменилось. А сапоги уже уничтожили.

— Проблема… слушай, Иван, а какая тебе разница? — спросила вдруг Юлька. — Ну, уменьшишься ты немного перед смертью — сэкономишь пришельцам доски для гробика. Все пожилые люди немного уменьшаются.

— Я не пожилой!

— Пожилой, если умирать через неделю.

— Юлька! — рявкнул царевич. — Еще слово, и ты, в отличие от меня, останешься навечно молодой!

— Эх, царевич, какой же ты все-таки нехороший! — горько воскликнула кукла. — Ты готов дать мне вечную молодость, стоит мне сказать всего одно слово, а чтобы сделать молодым своего родителя, отправился за тридевять земель! Ну, и как тебя после этого назвать? Не любишь ты отца, ой, не любишь! Иначе давно бы его молодым сделал.

— Юлька, ты — демагог.

— Но-но! Попрошу без оскорблений!

— Ты пойми: если я начал молодеть, а поиски волшебной воды продлятся незнамо сколько, то от меня к тому времени ничего не останется!