Семь дней Создателя

Сам главный ресторанный менеджер перехватил на входе с желанием проводить к поджидавшему месту. Я шёл за ним, а пожиратели устриц и прочих гадостей вставали, приветствуя, и шлёпали в ладоши. И дамы их вставали и шлёпали.

Последней встала Жанна Фриске за нашим столиком. Великолепная Жанна Фриске, в белом платье, с ниткой чёрного жемчуга на открытой шее. Весь вид её и взгляд вопрошали — ну, как я тебе?

Ты прекрасна, спору нет.

Поцеловал ей руку и придвинул кресло. Угомонились, наконец, все прочие остальные.

Рассказать, что мы ели? У вас слюнки побегут.

О чём говорили? Обо всём помаленьку.

Оставим эту тему, а то вам захочется узнать, что мы делали в номере.

Утром вернулся в расположение сборной, а после завтрака вместе со всеми поехал на тренировку. Импортный наш тренер только головой покачал на мою отлучку — со спонсорами не поспоришь.

Романтичный ужин наш не обошла вниманием пресса, и застолье показали в новостях.

Надежда Павловна оторвала взгляд от голубого экрана:

— Он что, совсем-совсем тебе не нравится?

— Теперь о чём-то поздно говорить, — вздохнула Даша, ненавидя женщину с ослепительной улыбкой и чёрными жемчужинами.

Предложения контрактов — один другого заманчивее — посыпались, как из рога изобилия.

— Тебе нужен агент, чтоб разобрать всю эту хренотень, — советовал Михалыч, второй тренер.

Председатель спонсорского совета позвонил.

— Не советую, Алексей, спешить, — сказал Абрамович. — Станешь чемпионом, помогу определиться.

Президент, не какой-то компании, а всей Федерации Российской позвонил администратору сборной:

— Вы смотрите там, Гладышева не профукайте.

Премьер страны тоже любил футбол и был жестче в высказывании:

— Если Гладышев останется за кордоном, вы нам тоже станете без надобности.

В полуфинале сразились с испанцами. По-настоящему, без компромиссов. За нами должок с европейского первенства, и ребята упирались с удвоенной энергией. К моему выходу на табло горели две единицы. Удвоил наш показатель, послав мяч по очень кривой дуге, с угла штрафной в дальний верхний угол ворот, за спину их стражу. А потом возникла свалка, и какой-то Хулио наступил мне шипами на бедро. Лопнула кожа, брызнула кровь. Билли снял болевые ощущения и кровь унял. Но судья остановил игру и показал Педриле жёлтую карточку. Осмотрел мою ногу, приказал лечь на газон и вызвал санитаров с носилками. Пока обрабатывали рану, морозили да перевязывали, игра закончилась. Потомки Дон Кихота потрусили с поля битые.

После матча сделали рентгеновский снимок — кости в порядке. Да я и без них знал. Вечером в ванной осмотрел рану — три глубокие царапины рассекали кожу, от паха до колена синела гематома.

— Билли, что за ерунда — утратил профессионализм?

— Если всё это уберу сейчас, доктор команды очень удивится, и пойдут нехорошие слухи. Они тебе надо?

— А если меня тренер не пустит на игру?

— Всё может быть, но надежда умирает последней.

Бразильцы были убедительны против французов, перечеркнув все надежды ещё в первом тайме. В послематчевом интервью грозились раскатать нас всухую в финале, а меня нейтрализовать. Но я боялся тренера — вот кто действительно может нейтрализовать. Доктор делал перевязку четырежды в день, и Билли к началу финального матча свёл почти всю синеву и царапины затянул. Но повязка оставалась, а тренер даже не спросил, смогу ли я играть. Ни меня, ни доктора. Однако фамилию внёс в заявочный список. И на том спасибо.

Игра пошла под диктовку латиноамериканцев. Мы оборонялись, оборонялись…. Время шло. На табло ноли.

Семидесятая минута матча. Заволновался стадион, побежали волны по трибунам. Неясный гул сформировался в многотысячный рёв:

— Гла-дыш! Гла-дыш! Гла-дыш!

Ребята с поля запоглядывали на скамейку запасных. Мы на главного, а тот безмолвствовал — неподвижная фигура у кромки поля, стоял он, дум великих полон.

Два тайма отыграли в ноль. Грядут два добавочных по двадцать минут. Ребят не пустили в раздевалку, тренера на поле. Две замены он сделал, одну держал — надеюсь, под меня.

Надежды рухнули в первом добавочном тайме — за восемь минут бразильцы умудрились вкатить нам две безответные плюхи. Всё, мандраж угас, осталась горечь поражения. Главный уволокся на своё место и не рыпался больше к полю. Судья дунул в инструмент, и ребята побрели меняться воротами. Неясный гул возник на трибунах.

— Смотри, смотри, — толкнул в локоть Дима Сычёв.

На электронном экране под табло светилось Дашино личико. Вот чёртовы папарацци, раскопали! Даша плакала — световая слеза катилась по её щеке. А ниже строка: "Милый, забей гол, спаси Россию".

Меня будто пружиной подкинуло со скамьи — помчался к главному:

— Смотри! Смотри! Видишь? Я иду на поле.

— Иди, сынок.

Выходя, поцеловал оптимизатор на запястье — пособляй, Билли.