Семь дней Создателя

Поговорив ещё немного о деньгах, необходимом их количестве для счастья полного, бичи стали укладываться на ночлег.

— Ты, Звезданутый, совсем оклемался? — поинтересовалась Кащеевна. — И мужицкие вернулись силы? Ну, так айда ко мне.

Я отклонил такое предложение.

— Тогда расскажи, кем был, кто дом отнял — а то нам скучно без водяры.

И я поведал притихшей публике, что явился с другой планеты — жизнь хотел здесь изменить и сделать всех людей счастливыми. Сначала слушатели откликались репликами.

— Вот заливает!

— Что говорить — врать мастак.

— Тебя так звездануть — и ты бы плёл.

— А было б здорово.

Потом храпом.

Я умолк.

Филька Звонарь во тьме приполз, зашептал на ухо:

— Слышь, когда-то и я во всё это верил. По убогости своей в школу не ходил — меня мамка выучила читать. В библиотеке работала уборщицей, всякий раз домой несла выброшенные книги. Ребятишки букварь читают, а я Плеханова. Потом сочинения товарища Сталина и Маркса с Лениным осилил. По ним жизнь понимать учился.

— Понял? — спрашиваю.

— Все об одном гундят — работать надо. Только скажи, буржуй, я, скажем, на тракторе без выходных по шешнадцать часов…. А что такое сделал ты, что одет, обут, сыт и ещё зелень в доме прячешь?

— Так ты работал трактористом?

— Не важно. Я вообще говорю, о людях труда.

— А об умственной работе что-нибудь слыхал?

— Да слышал, только если утром трактор не запречь, нечего учёным и вам, буржуям, станет есть. Так почему вы в галстуках, а я в фуфайке?

— Сядь и напиши, чтобы тебя читали.

— Думаешь, не пробовал?

— Стихи, прозу, научные труды?

— Не умничай — я в мыслях писал. Читаю Маркса — нет, брат, вот здесь-то ты не прав, по-другому надо мыслить и говорить. И домыслился: мамка померла, меня с инвалидности сняли, а потом и из дома попёрли — сказали, не оформлены на собственность права. Вырыл землянку на пустыре, стал жить наедине с умными книжками. Читаю, перечитываю, силюсь понять: в чём правда жизни — почему одним всё, другим ничё. Жрать захочу, пойду — кому дров наколю, кому огород вскопаю, кому воды в дом притащу, иль грядки поливаю. Не пил совсем, а изгоем оказался. Прогнали из землянки — сказали, земля приватизирована. Вот здесь теперь я….

— Пить научился?

— Согревает. Зимой тут жуть.

— Зачем глухим притворяешься?

— Надоели болтуны. Да и не говорун — слушать люблю.

— Деньги добудем, как потратишь?

— Подумаю.

Филька лёг, натянул дерюжку.

— Слышь, буржуй, залазь ко мне — теплее будет.

— А мне не холодно.

— Да не стесняйся ты.

Почему, задал себе вопрос, философствуя, убогий Филька готов поделиться последнею дерюжкой, а миллионер Борисов, поправ законы, чужое отнимает? Неужто Всевышний этого не замечает?

— Я, буржуй, шоколадок куплю на все деньги, — сквозь дрёму вдруг сказал Звонарь.

— Лопнешь.

— Детишкам раздам, чтоб не дразнились.

Наверное, процесс реабилитации повреждённых органов и тканей шёл денно и нощно. Утром после сна, пока Борис трактирщик готовил завтрак из подручных продуктов, я, как доблестный Ланселот, вызвался проводить местную Женевьеру на процедуры водные. Точнее Надежда вызвалась показать дорогу к роднику незагаженному нечистотами. Ключ рождался на склоне оврага, а на дне его впадал в малюсенький водоём — лужу размером с ванну.

— Здесь и стираюсь, — Надежда объявила и, как была одета, в воду ухнула.

— Ах, хороша водица! Ох, холодна водица! — вопли купающейся нимфы огласили овражек. — Буржуй, спускайся, спину мне потрёшь.

— Нет, государыня-матушка, не поместимся вдвоём, — пристроился к ключу у его истока и всполоснул лицо.

Вот тут я вспомнил, что контужен, что имею причуды падать под ударом мозжечка. И, как назло, дёрнул головой, и подзатыльник получил. Рухнул в ручей, скатился вниз, попал в лапы Кащеевне.

— Что, худо? — сообразила Надюха, глянув мне в лицо.

Показал пальцем в рот — сейчас вырвет.

— Попей, попей водицы, я вытащу тебя, — Кащеевна взвалила меня на плечо и, надсадно хрипя лёгкими, свободной за кусты цепляясь рукой, скользя гипопотамовыми ступнями по крутому склону, выбралась из оврага.

— Итить сможешь? — поставила меня на землю.

Я тут же сел — земля качалась. Вот чёрт! Сюда шёл ни о чём не думал, в овраг спустился…. Откуда приступ?

— Допру, — Надюха объявила, взвалила на себя, лишь поменяв плечо.

У костра всё было готово к трапезе.

— Буржуй, будешь? — пригласили меня.

— Спасибо, отлежусь.

— Опять его трахнуло, — поведала Кащеевна.

— Трахнуло или трахнула? — Упырь хихикнул.

— Есть не будешь, сил не будет, — заметил Уч-Кудук. — Не поправишься.

— Он же инопланетянин, — вступился трактирщик. — Святым духом сыт.

И дважды прав был.

Я лежал, закрыв глаза, успокаивая карусель. Вместе с ней отпускала тошнота. Идти никуда не хотелось — поспать бы мне сейчас и проснуться с бодрым чувством, внезапно кинувшим в овраге. Между тем, бичи, закончив завтрак, засобирались в путь.

— Сможешь идти, буржуй?

— Да, — я поднялся.

— День жаркий будет, скинь пиджачишко, — посоветовала мокрая Кащеевна. — Пока дойдём, рубашка и штаны подсохнут.

— Возьми меня за руку, — попросил, закрыв глаза. — Поводырём послужишь?