Семь дней творения

Матильда проснулась на заре. Ночью ее перевезли в палату, где она уже начала скучать. Вот уже пятнадцать месяцев сверхактивность была ее единственным лекарством для выведения шлаков прежней жизни, в которой над ней едва не взял верх зловредный коктейль из отчаяния и наркотиков. Неон, похрустывавший у нее над головой, напоминал о долгих часах абстиненции, когда все ее нутро-раздирала нестерпимая боль. Она вспоминала дни Дантова ада, когда Софии, которую она называла своим ангелом-хранителем, приходилось держать ее руки. Чтобы выжить, она причиняла себе острую телесную боль, готова была спустить с себя кожу, изобретая все новые раны как кару за прежние запретные услады.

Она еще чувствовала иногда затылком покалывание в местах гематом – последствие многочисленных ударов, которые она наносила сама себе по ночам, оставаясь наедине со своими невыносимыми страданиями. Внутри локтевого сгиба налицо были признаки искупления: следы инъекций неделя за неделей становились все менее заметными. Откровенно зияло только одно фиолетовое пятно на выпирающей вене – напоминание о вратах, в которые она впустила медленную смерть.

Дверь открылась, Матильда увидела Софию.

– Кажется, я вовремя, – сказала та, кладя на ночной столик букет пионов. – Входя, я увидела выражение твоего лица. Стрелка твоего морального барометра уже смещалась к «переменно», а потом разразилась бы буря. Пойду попрошу у сестер вазу.

– Останься со мной, – попросила Матильда бесцветным голосом.

– Пионы так же нетерпеливы, как и ты, им необходимо много воды. Не двигайся, я сейчас.

Оставшись одна, Матильда уставилась на цветы, погладила здоровой рукой шелковистые лепестки. Они походили на ощупь на кошачью шерстку, а Матильда обожала кошек… София прервала ее мечты, вернувшись с полным ведерком.

– Это все, что у них нашлось. Ничего, эти цветы не страдают снобизмом.

– Мои любимые!

– Я знаю.

– Как ты умудрилась их отыскать в это время года?

– Секрет!

София посмотрела на загипсованную ногу подруги, потом на шину, делавшую неподвижной ее руку. Матильда поймала ее взгляд.

– Что там все-таки произошло? Я почти ничего не помню. Сначала мы разговаривали, потом ты встала, я осталась сидеть – и все, дальше черная дыра.

– Случайность, утечка газа в подвесном потолке служебного помещения. Как долго ты должна здесь оставаться?

Врачи согласились бы выписать Матильду уже назавтра, если бы у нее были средства на вызов врача на дом, а состояние позволяло бы самостоятельно передвигаться. Видя, что София собирается уйти, Матильда расплакалась.

– Не оставляй меня здесь, от этого запаха дезинфекции я схожу с ума! Я заплатила сполна, клянусь! Больше этого со мной не произойдет. Я так боюсь снова подсесть, что не глотаю успокоительные, которые мне положены, а только делаю вид. Знаю, я для тебя обуза, но вытащи меня отсюда, София, вытащи немедленно!

София вернулась к койке подруги и погладила ее по лбу, избавляя от судорог отчаяния. Она пообещала сделать все и без промедления, чтобы найти выход, и снова ее навестить поздно вечером.

Покинув госпиталь, София устремилась в доки: ей предстоял насыщенный день. Время летело быстро: задание заданием, но она не могла себе позволить забыть о своих подопечных. Сейчас она собиралась проведать старого друга-бродягу. Джуэлс покинул мир, не обозначив дорогу, приведшую его под арку № 7, слркившую ему более-менее постоянным убежищем Жизнь сыграла с ним несколько жестоких шуток. Сокращение персонала подвело черту под его карьерой. Простое письмо уведомляло, что он больше не служит в крупной компании, которая была для него всем.

В пятьдесят восемь лет человек еще очень молод… Пусть косметические фирмы клянутся, что в шестьдесят лет вся жизнь еще впереди, надо только больше заботится о своей внешности, даже их слркбы персонала убеждены в обратном и соответствующим образом поступают со своими работниками. Так Джуэлс Мински стал безработным. Сотрудник службы безопасности отобрал у него пропуск у входа в здание, в котором он проводил больше времени, чем дома. Не говоря ни слова, человек в форме проводил его /i,oрабочего стола. Под безмолвными взглядами бывших коллег Джуэлс поспешно собрал свои вещи. Унылым дождливым днем он отправился восвояси с жалкой картонной коробкой под мышкой. Так завершились тридцать два года его честной слркбы.

Жизнь Джуэлса Мински – статистика, влюбленного в прикладную математику, – легко укладывалась в простейшие арифметические действия: сложение уикэндов, посвященных работе в ущерб нормальной жизни; деление в пользу власти нанимателей (все служащие гордились тем, что на них вкалывают, все составляли одну большую семью, в которой каждый играл отведенную ему роль и не посягал на большее); умножение унижений и идей, проигнорированных незаконными вершителями чрких судеб; наконец вычитание права достойно завершить трудовой путь. Подобно квадратуре круга, существование Джуэлса сводилось к уравнению из невероятных несправедливостей.