Семь дней творения

– Самые банальные! – ответила та. – Мне наложат новенький гипс и будут за мной наблюдать, чтобы я опять не наглоталась ядовитого дыма. Бедняги, если бы они знали, сколько яда я успела наглотаться за свою непутевую жизнь, то так не волновались бы. Как Рен?

– Не очень хорошо. Она в ожоговом отделении. Сейчас она спит, к ней не пускают. Ее поместили в стерильную палату на четвертом этаже.

– Ты приедешь за мной завтра?

София посмотрела на световое панно с рентгеновскими снимками.

– Вряд ли, Матильда, – ответила она, не оборачиваясь.

– Не знаю почему, но я это подозревала Такова участь подруги: радоваться, когда другая заканчивает незамужнюю жизнь, даже если это сулит тебе одиночество. Я буду очень по тебе скучать.

– Я тоже. Я уезжаю, Матильда.

– Надолго?

– Да, довольно-таки надолго.

– Но ведь ты вернешься?

– Не знаю.

Матильда печально повесила голову.

– Кажется, я понимаю… Живи, София, любовь коротка, память живет дольше.

София заключила Матильду в объятия.

– Ты будешь счастлива? – спросила Матильда.

– Еще не знаю.

– Мы сможем иногда созваниваться?

– Нет, вряд ли это получится.

– Он увезет тебя в такую даль?

– Дальше не придумаешь… Прошу тебя, не плачь!

– Я не плачу, это все дым, у меня еще не перестало щипать глаза. Уходи скорее!

– Будь умницей! – тихо сказала София, отходя от нее.

Прежде чем скрыться за занавеской, она еще раз взглянула на подругу полными грусти глазами.

– Ты сумеешь одна?

– Ты тоже будь умницей. Пора, наконец! – откликнулась Матильда.

София улыбнулась, белое полотно опало.

Инспектор Пильгес сел за руль, Лукас – рядом с ним. Двигатель уже работал. София заняла место сзади. Машина выехала из-под навеса приемного отделения и устремилась к автостраде. Все молчали.

София провожала грустным взглядом фасады домов и перекрестки, с которыми у нее было связано столько воспоминаний. Лукас повернул зеркало заднего вида так, чтобы видеть ее. Пильгес скорчил гримасу и вернул зеркало в прежнее состояние. Лукас терпел несколько секунд, потом снова повернул зеркало.

– Вы мешаете мне вести! – рыкнул Пильгес, поворачивая зеркало по-своему. После этого он откинул правый противосолнечный щиток с зеркальцем и с облегчением положил руки на руль.

Машина свернула с шоссе 101 на стрелку «Аэропорт». Через несколько секунд Пильгес заехал на стоянку перед «Шератоном».

Директор отеля оставил для них сьют на шестом, верхнем этаже. Их зарегистрировали как Оливера и Мери Свит – это Пильгес постарался, растолковав, что фамилии «Доу» и «Смит» только привлекают внимание. Перед уходом он посоветовал «Свитам» не высовываться из номера и питаться там же, заказывая еду. Он оставил им номер своего пейджера и предупредил, что приедет завтра к полудню. Если им станет скучно, они могут приняться за составление отчета о событиях недели, чтобы освободить от лишней работы его. Лукас и София так прочувствованно его благодарили, что он смутился, напустил на себя суровость и был таков. В десять часов вечера «Свиты» остались в роскошном номере одни.

София отправилась в ванную, Лукас улегся на кровать, вооружился пультом и принялся прыгать с канала на канал. Телепрограммы быстро вызвали у него зевоту, и он выключил телевизор. Из-за двери ванной раздавался плеск воды: София принимала душ. Лукас уставился на носки своих ботинок, разгладил брюки, выровнял на штанинах складки. Потом встал, открыл и тут же снова закрыл мини-бар, подошел к окну, приподнял жалюзи, осмотрел безлюдную стоянку и снова улегся. Его внимание поочередно привлекли собственная вздымающаяся и опадающая в ритме дыхания грудная клетка, абажур ночника, пепельница, ящик ночного столика. В ящике обнаружилась книга с эмблемой отеля на обложке, он взял ее и стал читать. Первые же строки повергли его в ужас. Он продолжил чтение, все быстрее переворачивая страницы. На седьмой он возмущенно вскочил и забарабанил в дверь ванной.

– Можно мне войти?

– Сейчас! – крикнула София, надевая халат. Открыв дверь, она наткнулась на Лукаса, пылавшего праведным гневом.

– Что с тобой? – испуганно спросила она.

– Что за неуважение друг к другу! – Он показал ей книжку и продолжил, тыча пальцем в обложку: – Этот Шератон полностью передул книгу Хилтона! Я знаю, о чем говорю, это мой любимый писатель!

София взяла у него книгу и тут же отдала.

– Это Библия, Лукас! – сказала она, пожимая плечами. Видя его непонимающее выражение, она огорченно произнесла: – Не важно…

Она не смела признаться, что голодна, но он сам догадался, увидев, как она листает меню доставляемых в номер блюд.

– Кое-что мне хотелось бы уяснить раз и навсегда! – заговорила она – Почему здесь указаны часы? Что из этого следует? Что после половины одиннадцатого утра они запирают кукурузные хлопья в сейф до рассвета следующего дня? Странно, не правда ли? А если человеку захочется хлопьев в половине одиннадцатого вечера? Смотри, с блинами та же история! И вообще, достаточно измерить длину шнура фена в ванной, чтобы все понять: тот, кто это придумал, был лысым, иначе не заставлял бы несчастного постояльца прижиматься спиной к стене!

Лукас обнял ее и привлек к себе, чтобы успокоить.