Семь фунтов брамсельного ветра

«Видимо, мы никогда не узнаем, располагал ли какими-то компрометирующими материалами о хитростях нашего ГАИ Сергей Мезенцев. Если и располагал, что нового он мог рассказать о делах, про которые и так всем известно? Скорее всего, он оставил службу просто из чувства обычной человеческой брезгливости. Ну а если все же имел что-то конкретное, то хранил это никак ни на дискете. Напрасно за ней охотились его бывшие коллеги. На дискете были рассказы писателя Сергея Мезенцева. Именно писателя, иначе не скажешь, читая эти тексты. Видимо, Сергей Иванович, не хотел их никому показывать раньше срока, считая, что пока не достиг достаточного мастерства. Он ведь не знал, что его жизнь оборвет нелепый случай. Нелепый ли? Случай ли? Это отдельная тема. А пока мы обещаем напечатать в газете многое из того, что успел написать Сергей Мезенцев…»

Да, вот так…

Рассказов было семь, и все про папино тюменское детство. А больше на дискете ничего не оказалось. Хотя нет, были два предисловия. Одно — то, которое мы с Ильей начинали читать дома. Второе — вступление к рассказам.

Все эти тексты в редакции не только вернули на наш компьютер но и распечатали на лазерном принтере, на прекрасной меловой бумаге. Потому что наш-то домашний принтер был старенький, матричный, «скрипучка», на каждую страницу тратил по три минуты…

Мы читали, передавая листы друг другу. Мама то и дело плакала. Впрочем, это потом. А сперва, после телепередачи и статьи, мама несколько дней пребывала «очередной раз в очередной панике». Она говорила, что те, кто хотел дискету, теперь не оставят Илью в покое, и ему «можно ходить по улицам только с охраной».

— А где ее взять?.. И все это в разгар летней сессии!

Илья успокаивал:

— Теперь-то абсолютно нечего бояться! Они же не совсем дураки. Понимают: если со мной что-то случится, сразу станет ясно, чьих рук это дело.

Мама отвечала, что от этой ясности ей не будет легче, если…

Что за «если» она даже боялась произнести. Я, по правде говоря, ее понимала, хотя бодро успокаивала…

Но в конце концов, кажется, все улеглось.

2

Летние дни бежали один за другим.

Илья благополучно сдал сессию, но вдруг заговорил, что, возможно, переведется с философского на факультет журналистики. Это ему советуют в редакции «Голосов», обещают помочь в переговорах с университетским начальством.

Мама опять впала в панику:

— Зачем тебе это надо?!

— Затем, что абстрактная философия без проникновения в жизнь сейчас мало что дает. Надо копаться в гуще событий…

— Ты докопаешься! Ты знаешь, что журналист — одна из самых опасных профессий в наши дни?

— А какая — не опасная? Вчера психованый папаша-бизнесмен покалечил пожилую учительницу-репетиторшу за то, что «не так разговаривала» с его недорослем… А на улице Трубников ворюги прибили в его собственном саду старичка-цветовода… А если я начну вращаться в издательских кругах, это поможет напечатать папину книжку…

Книжка, если ее когда-нибудь напечатают, получится тоненькая… Но все равно хорошая! Это я все больше понимала, когда перечитывала папины рассказы.

Во вступлении к рассказам папа написал:

«…Иногда лежу, закрыв глаза, вспоминаю, что было, и думаю так. Если есть рай и если я заслужу, чтобы попасть туда, пусть не будет там розовых кущ, радужного сияния и вечной музыки, пусть все будет проще и лучше. Наша старая улица Герцена с тополями, желтая россыпь лютиков у заборов, река под обрывом, лог с полынными зарослями, где так замечательно играть в индейцев… И пусть я сам буду такой «индеец» десяти лет отроду. И не надо мне ничего нынешнего — ни компьютеров с интернетом, ни сериалов с драконами и мафиози, ни пепси-колы, ни возможности смотреть в прямом эфире мировые первенства, ни игрушек с электонной начинкой… Для радости жизни мне хватило бы нашего деревянного кинотеатра «Победа» на косогоре недалеко от пристани, где идут фильмы про мушкетеров, про «неуловимых» и про вечного друга всех ребят Буратино…

А главное — чтобы рядом были друзья: Толик Скворцов, Алешка Полынин, Анютка Розова, Марат Хакимов… И чтобы дома ждала мама…

А еще (и это, наверно, труднее всего, но в раю, может быть, выполнимо) я хочу, чтобы рядом были дети и Валентина. «Как же! — воскликнет читатель. — Разве это возможно, если ты сам будешь всего лишь мальчишкой?» Но все-таки пусть они будут! Пусть как сестренки и брат, лишь бы были!.. И я шепчу: «Господи, если это можно, сделай так…». После всего, что я видел во взрослой жизни, я не хочу ничего другого…»

«Господи, сделай для него это… — шептала я, глотая слезы и перечитывая папины страницы. — Пусть он теперь будет там …»

Газета тем временем стала печатать папины рассказы. Не в каждом номере, но часто.

Да, рассказов было семь.

«Еловые качели» — про дружбу с третьеклассницей Анюткой.