Семь фунтов брамсельного ветра

Я вовсе не хвасталась. Просто, когда что-то объясняешь младшим, лучше всего говорить правду.

— И что теперь будет?

— С кем?

— С вами… с тобой.

— Со мной абсолютно ничего. А вот что с тобой делать?.. Пойдем-ка к завучу.

Он перепуганно соскочил с подоконника.

— Не-е…

— Почему «не»? Надо же как-то решать это дело! Или так и будешь прогуливать математику?

— Мама, наверно, купит… Это отец не хотел, сказал: «Что за глупости! Эк… ксперименты во втором классе! Если надо, пусть покупает сама…»

— Правильно сказал. Но пока не купили, не болтаться же в коридоре! Идем…

— Попадет…

— Тебе не попадет, потому что ты со мной. А мне не попадет, потому что я заступаюсь не за себя…

Вообще-то я не была уверена в справедливом исходе этого дела. Потому что завучи — отнюдь не лучшие друзья школьников. Завучами пугают учеников с первого класса. К завучам водят провинившихся. Завучи на переменах ловят тех, кто бегает по коридорам, орут на них и ставят к стенке. У нас раньше была одна, ходила по школе с мегафоном на груди и вопила на ребят через этот электронный рупор. Потом, к счастью, уволилась, перешла на работу в гороно… Завучи вписывают в расписание всякие «обязательные факультативы», от которых пухнет голова (и попробуй поспорь!)

Илья говорил, что хорошие люди в завучи не идут, потому что должность такая. Здесь нужны особые характеры. Два года назад мы ехали с Ильей в трамвае из парка и с нами был еще Толик Гаевский, и вот к этому Толику привязалась полная дама: почему он не уступает ей, взрослому человеку, место. А по соседству свободных сидений было сколько хочешь, сделай только шаг. Толик даме так и сказал. А она принялась голосить на весь вагон, словно ее обокрали. И тогда Илья посоветовал:

— Толик, уступи, не связывайся. Это наверняка завуч.

Дама взвилась пуще прежнего:

— А что?.. Что? По-твоему, «завуч» это оскорбление?

— Вовсе нет, — разъяснил вежливый Илья (тогда еще девятиклассник). — Это термин. «Завуч» — это социально-писхологический стереотип, в основе которого лежит патологическая ненависть к детям.

Дама, плюхнувшаяся на уступленное место, захлопала губами, обдумывая сложную формулу. И больше ничего не выговорила…

И вот теперь мы шли к завучу. К незнакомому. Потому что она появилась в нашей школе только в начале этого учебного года. На двери кабинета была табличка:

Завуч начальных классов

Сидорова Ольга Сергеевна

Я постучала и сразу испугалась: вдруг ее там нет? Может, на уроке! Тогда что? Но сразу откликнулся голос:

— Да, пожалуйста…

Я открыла дверь и подтолкнула Толика.

Ольга Сергеевна Сидорова сидела за столом боком к двери, ее хорошо освещало яркое (летнее еще) солнце. И видно было, что завуч немолода, с сединой. Лицо, пожалуй, чересчур утомленное, но ничего, не сердитое. По крайней мере, на первый взгляд.

Я сразу приступила к делу:

— Здравствуйте. Вот этого Толика Морозкина, из второго Б, учительница выставила с урока, потому что у него нет калькулятора. У них там математический эксперимент, а ему калькулятор не купили. Не авторучка ведь, денег стоит…

— Вы подойдите поближе, — попросила Ольга Сергеевна. И мы сделали несколько шагов к столу.

— Значит, Толик Морозкин? — переспросила она. Тот опустил голову, виновато затоптался ногами в широких джинсовых штанинах с отворотами. Часто задышал.

— Разве он в чем-то виноват? — сказала я.

Завуч перевела на меня глаза.

— А ты его сестра?

— Я? С какой стати!.. То есть нет. Мы только что познакомились в коридоре.

«Сейчас скажет: хорошее место для знакомства». Она сказала:

— Второй Б, да? Учительница Алла Мефодьевна?

Толик кивнул.

Ольга Сергеевна как-то по-домашнему почесала ногтем висок и седого завитка. Посмотрела на Толика, на меня. Выдвинула ящик стола…

— Вот возьми, Толик… — Это был плоский черный калькулятор с белыми кнопками. — Батарейки, кажется, новые.

Толик поднял лицо и моргал.

— Бери, бери…

— Спасибо…

— Алле Мефодьевне скажи… хотя подожди, отдашь записку. — Она вырвала из блокнота-ежедневника листок и с минуту что-то писала старомодной перьевой авторучкой (как мне хотелось бы знать: что?). Протянула Толику свернутый листок. — Ну, ступай.

— До свиданья, — растерянно сказал он и взглянул на меня. Я повернула его за плечо к двери. Тоже сказала «до свиданья». Мы шагнули к двери.

— А ты, девочка, останься, пожалуйста.

Ну, прямо «а вас, Штирлиц, я прошу остаться»!

Я шепотом сказала Толику: «Если что, найдешь меня в седьмом А». И подтолкнула к выходу. Он, однако не пошел. Обернулся с калькулятором на ладони.

— А это… надо ведь будет вернуть?

— Вернешь, когда обзаведешься своим. Иди в класс.

Я проводила Толика до порога и там обернулась. Шагнула назад.

— Ты из седьмого А?

«Значит, услышала.»

— Да.

В американской школе сразу поправили бы: надо отвечать «да, сэр». Хотя она же не «сэр». Значит, «да, мэм»?

Я мысленно ругнула себя и повторила:

— Да, Ольга Сергеевна…

— А как тебя зовут?

— Мезенцева Евгения.

— М-м… Я, признаться, так и думала.

Я вопросительно вскинула глаза: кто-то что-то уже настучал? Но она же ведает малышами, у нас другая завуч.