Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история

Французский флот (да-да, именно он) тоже занимал мысли Рузвельта после подписания перемирия в июне 1940 г. И хотя падение Франции потрясло его до глубины души, уже 26 мая 1940 г., т. е. еще до того, как чаша поражения была испита до дна, Рузвельт не забыл предусмотреть условия выведения французского флота через Суэц и Гибралтар. Посол Уильям Буллитт предложил, чтобы флот пришвартовался к Лиссабону. Несколькими месяцами позже пришедший на смену Буллитту адмирал Лихи написал Рузвельту: «Маршал [Петен] и члены его кабинета так сильно поражены беспомощным состоянием Франции, не сумевшей остановить продвижение вермахта, что считают победу британцев невозможной». Тем не менее, считал Лихи, народ ее жаждет и многие деятели тоже, «но состояние их духа таково, что они согласились бы практически на любой компромисс с Берлином».

Только в одном Петен проявлял уверенность — во флоте: «Я уже обещал вашему правительству и лично Черчиллю: повторяю, я не дам потерять эти корабли».

Постоянно прощая адмирала Лихи, нарочито, «напоказ» появляясь в его сопровождении (тогда, в начале 1941 г., это питало миф о двойной игре), Петен благосклонно принял предложения специального посланника Рузвельта в Северной Африке, Роберта Мёрфи, намеревавшегося вести переговоры с генералом Вейганом об экономической помощи, которую США могли бы оказать Северной Африке и Франции. При этом Вейган как раз воплощал собой альтернативу политике сначала Лаваля, а затем Дарлана. Он являлся ярко выраженным реваншистом, а не пораженцем, даже если полностью присоединился к национальной революции, проявлял откровенную враждебность к Англии и еще больше — к де Голлю, которого яро ненавидел. Будучи проконсулом в Северной Африке, Вейган умел сказать «нет» немцам и итальянцам всякий раз, когда их требования выходили за рамки условий перемирия. Он был непреклонен.

Доверенное лицо Рузвельта Самнер Уэллс считал, что «Соединенным Штатам трудно будет поддерживать отношения с Виши, и тем более с властями Северной Африки, если наше правительство выразит комитету “Сражающейся Франции” нечто, напоминающее признание»^{324}.

Впрочем, в Вашингтоне хорошо работал посол вишистской Франции Гастон Анри Э: его (так же как и Петена) пригласили на большой «примирительный» прием, организованный комитетом «Франция-Германия» спустя два месяца после Мюнхенской конференции, за восемь месяцев до объявления войны. Он приветствовал коллаборационизм, даже слишком. До такой степени, что Петен захотел заменить его Шарлем Ристом, предвидя вступление в войну США. Но затем произошел внезапный переворот на 180 градусов, столь частый у Петена, — он отступился, когда вместе с немецкими победами на восточном фронте Дарлан активизировал коллаборационизм и принудил Вейгана уйти в отставку после подписания Парижских соглашений^{325}.

Итак, в течение восемнадцати месяцев, разделявших французскую капитуляцию и вступление в войну США, связанный с Лавалем и Шамбреном посол Э весьма преуспел в проведении политики в пользу Виши, в частности через посредничество французских культурных учреждений, таких, например, как Французский альянс, опиравшийся на католический и вишистский Квебек. По свидетельству делегата «Сражающейся Франции» в Нью-Йорке Рауля Альона, как подтверждают и работы историка Эмманюэль Луайе о французских интеллектуалах и творческих деятелях, находившихся в изгнании в США, враждебность этих кругов к де Голлю внесла свою лепту в обоснование недоверия, которое Рузвельт питал к генералу^{326}.