Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны

О прежнем она размышляла под звон колоколов в церкви Богоматери – Радости Всех Скорбящих. Значит, прошло уже четверть часа. Дело не в одном Антонио, вдруг поняла Ассунта; она сама тоже изменилась. Теперь она – мать, и ей открыто знание, доступное лишь матерям, и нет для нее ничего дороже, ничего главнее, чем слышать легкое дыхание своего ребенка. Ради этих едва уловимых звуков пойдет она против мужней воли, не вспомнит о том, что бывают в жизни женщины романтика и плотское влечение, даже элементарные потребности организма. Да, такова теперь она, Ассунта. Однако это неправильно, это грех; чтобы оставаться доброй христианкой, она должна твердить себе, буквально внушать: желания мужа прежде всего. Раньше ведь это само собой выходило; раньше, до войны, муж заслонял Ассунте все и вся.

Пробило час дня. Ассунта взглянула на Стеллу. Спит мертвым сном. Не разбудить ли ее, не накормить ли? Она пощупала лобик малышки. Горячий он – или Ассунте только так кажется? Все эта спертая сырость в закопченном, полутемном доме свекрови! Лучше Стелле как следует выспаться.

Пришел Антонио, притащил хворосту больше, чем, по представлениям Ассунты, мог нести один человек. Хворост сложил во дворе, сел к столу, съел похлебку, не похвалив ее, но и не сказав, что она плоха. И снова ушел – должно быть, в кабак.

Ассунта перемыла посуду и попыталась разбудить дочь.

– Разве ты не проголодалась, звездочка моя ясная?

Стелла долго не разжимала век, а когда разжала, взгляд у нее был непонимающий, как у всякого не вовремя разбуженного ребенка.

– Давай-ка, золотко, я тебя похлебкой накормлю, – ворковала над дочерью Ассунта.

Она завернула девочку в одеяло (платьишко из кухонных полотенец еще сушилось после стирки) и с ней на коленях села к столу. Стелла капризничала, отворачивалась. В ротик ей впихнуть удалось всего пару ложек с разваренной картошкой. Ассунта посадила девочку на горшок (результат стараний был ничтожный) и отнесла обратно в постель, гадая, горячéе или нет сделалось маленькое тельце.

Заморосил дождь. Ассунта поспешила во двор, сняла белье с веревки, развесила над очагом. Ею постепенно завладевала тревога. Она взяла четки. Стараясь не частить, с трудом сосредоточивалась на образе Пресвятой Девы и Ее бесконечном милосердии. Ассунта прочла две трети молитв, когда явилась ее сестра Розина. Далее женщины молились вместе.

– Сдается мне, она захворала, – выдала Розина, пощупав Стеллин лобик. Поспешно прочла заговор от сглаза; отщипнула сушеной мяты от пучка, что болтался у нее на шее, и потрусила мяту над племянницей. Наипервейшее средство, ежели дитя спортили.

– Что мне делать? – спросила Ассунта.

Розина внимательно оглядела девочку.

– Малышей, бедняжек, вечно лихорадит. Не одно у них, так другое. Бог даст, к утру поправится звездочка наша. Покуда дай ей gagumil и выжди часа два. Если не полегчает, стало быть, за доктором надо будет послать.

– Лучше сейчас за доктором, – возразила Ассунта.

Ближайший доктор находился в Феролето, а до темноты оставалось часа два, не больше. Ассунта могла бы сама отнести дочь. Но не навредит ли девочке декабрьская предсумеречная промозглость? А если сбегать за доктором, оставив Стеллу в постели? Одному Богу известно, во сколько обойдется визит врача на дом. У Ассунты не было ни гроша. Значит, придется ждать Антонио, просить денег у него. Что за прок в планировании, пока муж не вернулся?

– Послушай, Ассунта. Сделай сперва, как я советую, а там увидишь, надобно тебе в Феролето или нет, – урезонивала Розина.

Миниатюрная, как девочка, она встала на цыпочки, крохотной ладошкой погладила младшую сестру по округлому плечу. Ладошка была так горяча, что Ассунта ощутила тепло даже сквозь ткань платья.

– Не заходись раньше времени, не то ошибешься. Выжди – и сама увидишь. Доктор никуда не денется.

Розина ушла, но вскоре вернулась с целебными травами и заодно привела Марию. Женщины приготовили отвар из ромашки, сушеной лимонной цедры и аниса – тот самый gagumil, на который возлагались надежды выгнать из Стеллиной крови неведомую хворь. Стелла села на кровати, послушно выпила лекарство, улыбнулась. Бабушка и тетушка спели пару любимых ее песен, потискали ее ладошки, пощипали пяточки. Однако девочка еле держала головку, и Ассунта, одев дочь в чистое и сухое платьишко, вновь отправила ее под одеяло. Мария и Розина оставались у Ассунты до прихода Антонио – вязали крючком и слушали шорох дождя. Но ввалился законный муж – и теща со свояченицей поспешно откланялись.

Ассунта подала Антонио все ту же каштановую похлебку, только сдобренную морковью и луком, сама села к столу. Ели в молчании. От Антонио разило перегаром; при других обстоятельствах Ассунта страдала бы от этого – но только не теперь. Тревога за дочь снивелировала отрицательные эмоции по поводу набравшегося мужа.

Перемыв посуду, Ассунта вновь пощупала Стеллин лобик. На сей раз не было никаких сомнений – у девочки сильный жар. Что за контраст с неопределенностью двухчасовой давности! Ассунта шумно вдохнула и решилась:

– Антонио, нам срочно нужно в Феролето. Стелла больна.