Семь камней

Хуанито издал радостный вопль и что-то сказал на ладино. Взглянув в его сторону, Джейми увидел, что одна из проституток, до этого державшаяся в тени, устремилась к Хуанито, который собирал свой выигрыш, и чмокнула его, поздравляя. Джейми легонько фыркнул, пытаясь прогнать из ноздрей ее запах: она прошла мимо него и ему в ноздри ударила вонь немытого, потного тела и дохлой рыбы. Александр рассказывал ему, что такой запах издает немытая промежность, и Джейми этому поверил.

Он снова взялся за вино. Йен пил с ним вровень, кружку за кружкой, и, вероятно, по той же причине. Обычно его друг не отличался раздражительностью или обидчивостью, но, если его что-то выводило из себя, он нередко оставался таким до следующего утра – добрый сон убирал его плохое настроение, но до этого его лучше всего было не трогать.

Он покосился на Йена. Он не мог сказать ему про Дженни. Он просто… не мог. Он не мог и думать о ней, оставшейся в Лаллиброхе в одиночестве… возможно, с ре…

– О господи, – еле слышно проговорил он. – Нет. Прошу тебя. Нет.

– Не возвращайся, – сказал ему в тот раз Мурта, и ясно, что он говорил всерьез. Нет, он вернулся бы – но через некоторое время. Какая пока от него помощь сестре? Вернись он сейчас, он приведет за собой Рэндолла и красные мундиры прямо к сестре, как мух к только что убитому оленю… Ужаснувшись, он поскорей прогнал из головы такое сравнение. Но на самом деле он просто умирал от стыда, когда думал про Дженни, и он старался не думать – и еще больше стыдился из-за того, что ему это чаще всего удавалось.

Йен не отрывал глаз от другой шлюхи. Она была старая, уже за тридцать, но опрятнее остальных, да и почти все зубы были у нее целы. Она тоже заигрывала с Хуанито и Раулем, и Джейми подумал с интересом, отвернется ли она от них, если узнает, что они евреи. Или для проститутки разборчивость – непозволительная роскошь?

Его коварное воображение тут же подсунуло ему такую картину: как его сестра была вынуждена пойти по этой кривой дорожке, чтобы не умереть с голоду, и не отказывать любому мужчине, который… Матерь Божия, что сделали бы с ней люди – арендаторы, слуги, – узнай они об этом? Разговоры… Он крепко зажмурился, прогоняя от себя это видение.

– Вон та не так уж плоха, – задумчиво проговорил Йен, и Джейми открыл глаза. Проститутка наклонилась над Хуанито и нарочно потерлась грудью о его бородавчатое ухо. – Если она не испытывает неприязни к еврею, то, может…

Кровь прилила к лицу Джейми.

– Если ты еще не забыл мою сестру, ты не станешь… не станешь пачкаться с первой попавшейся французской шлюхой!

Йен побледнел, но тут же в свою очередь залился краской.

– О… А если я скажу, что твоя сестра не стоит того?

Кулак Джейми врезался ему в глаз, и он полетел назад, перевернул лавку и ударился о соседний стол. Джейми почти не заметил этого, мучительная боль пронзила его руку от разбитых в кровь костяшек до локтя. Он раскачивался взад и вперед, зажав между коленями пылавшую огнем руку и бормоча ругательства на трех языках.

Йен сидел на полу согнувшись, прижав ладонь к глазу и прерывисто хватая ртом воздух. Его глаз уже заплывал, из него текли слезы по худой щеке. Он встал, медленно тряхнул головой и поставил лавку на место. Потом сел, взялся за кружку, сделал большой глоток и резко выдохнул, поставив кружку на место. Взял платок, который протянул ему Джейми, и промокнул им глаз.

– Прости, – выдавил из себя Джейми. Боль в его руке начала утихать, но боль и тоска в сердце остались.

– Угу, – спокойно ответил Йен, не глядя на него. – Нам тоже надо что-то сделать. Давай возьмем на двоих миску тушеного мяса с овощами?

Через два дня они отправлялись в Париж. После некоторого раздумья д’Эглиз решил, что Ребекка и ее служанка Мари поедут в карете в сопровождении Йена и Джейми. Д’Эглиз и остальной отряд повезут деньги; при этом небольшие группы будут высылаться вперед – проверять дорогу и для того, чтобы они могли ехать посменно, нигде не останавливаясь по пути. Конечно, женщинам придется делать остановки, но если с ними не будет никаких ценностей, никакая опасность не будет им угрожать.

И только когда они приехали к дому доктора Хасди, им сообщили, что свиток Торы и его хранитель, серьезный, немолодой мужчина, месье Перетц, поедут с Ребеккой.

– Господа, я вверяю вам мои величайшие сокровища, – сказал им доктор через внучку, сопроводив свои слова небольшим, строгим поклоном.

– Смею надеяться, господин, что вы найдете нас достойными доверия, – произнес Джейми на неуверенном древнееврейском языке, а Йен церемонно поклонился, прижав руку к сердцу. Доктор Хасди перевел взгляд с одного шотландца на другого, коротко кивнул и шагнул к внучке, чтобы поцеловать ее в лоб.

– Езжай с Богом, дитя мое, – прошептал он на языке, близком к испанскому, и Джейми понял его слова.