Семь колодцев

Днем мы провожали Маркиза. Ждали автобус. Пили на автобусной остановке яблочное вино. То и дело подходили деревенские и здоровались со мной за руку, угощали сигаретами без фильтра и папиросами. Потом в номере корпуса я долго убеждал Максима и Сергея остаться, но они, впрочем прекрасно понимая причину моего вчерашнего поступка, решили от греха подальше следующим утром последовать примеру остальных. Они, как и все остальные, были сломлены, их боевой дух был на нуле.

Ночь я провел в комнате Алены. Между нами ничего не было, кроме душещипательных разговоров и более чем скромных ласк, и все же я запомнил эту ночь на всю жизнь. На всю жизнь в память врезалась маленькая чудесная белокурая головка на моей груди…

Все разъехались. Свалили. Унесли ноги. Сбежали. Девчонки тоже. И Алена. Уехали почти все взрослые. «Солнечный» опустел. Только мы с Игорьком смело рассекали тут и там, не боясь никого и ничего. Оставалось отдыхать еще шесть дней.

Однажды в пустой столовой я встретил директора «Солнечного». Он попытался проскочить мимо, но я проходил слишком близко, и он вынужден был меня заметить. Его аж передернуло, когда он здоровался. Он с такой поспешностью буркнул приветствие и отвел взгляд, что я едва не рассмеялся. Трусливый подонок!

Деревенские слонялись по «Солнечному», как у себя дома. Нас с Игорем они не трогали, хотя я замечал, что у некоторых, типа Монгола, очень чесались кулаки. Но страх перед вожаком был сильнее. Несколько раз я пил с Кальмаром — он оказался довольно неплохим парнем, хотя его судьба с детства была напрочь исковеркана. Поножовщина по пьянке. Сначала «малолетка», потом взрослая колония… Мы договорились как-нибудь встретиться в Москве.

За три дня до окончания смены Кальмар застрелил директора «Солнечного». Администраторша, которая когда-то хотела меня вытурить, оказалась близкой родственницей Кальмара — ведь почти весь персонал дома отдыха был набран из числа местных жителей. Она-то и сообщила ему, что директор разослал во все самые высокие инстанции «телегу» на него. Кальмар дождался директора у входа в административный корпус и выстрелил в упор. Потом пошел домой и упился самогонкой. Ночью его взяли. И я наконец понял, что тогда прятал в кармане своего драпового пальто Кальмар…

Двенадцать лет спустя, когда обезумевшая страна, затопленная по пояс паленой водкой и техническим спиртом «Роял», тунеядствовала и отчаянно голодала, однажды ночью Игорек с подельниками отправился на железнодорожную товарную станцию, грабить вагоны. Бывший прапорщик-охранник лечебно-трудового профилактория, зарабатывавший на продаже больным алкоголизмом и наркоманией водки и легких наркотиков, с некоторых пор безработный пьяница, Игорь вот уже несколько лет промышлял воровством, а пару раз даже крупно наживался, что позволяло ему несколько месяцев вести беззаботный и даже расточительный образ жизни. Но в этот раз с самого начала не заладилось. Сначала нарвались на сторожа, которого пришлось чуть-чуть придушить, потом настучали по башке случайному свидетелю, который некстати оказался рядом. А когда на одном из вагонов, где должна была находиться импортная тушенка, уже сорвали пломбу, появилась вооруженная охрана. Все бросились врассыпную.

Игорь, волоча за собой свою потрепанную сумку-тележку, с которой обычно ходил на дело, поскольку чем больше с собой унесешь, тем больше заработаешь, первым прыгнул под товарный вагон. Быстро перебрался на другую сторону и нырнул под вагон следующего состава. Крики, мат, несколько выстрелов. Игорь спешил, как мог, до крови раздирая об острую гальку руки и колени. Под третьим вагоном тележка застряла. «Иго-рюха! Бросай ее! — крикнул дружок-подельник. — Да бросай же, урод, поймают!» Но Игорь ни за что не хотел лишаться ценного имущества и изо всех сил тянул за алюминиевую ручку, пытаясь высвободить сумку. Крики и топот приближались.

«Вот вам, а не моя сумка!» — подумал Игорь, который всегда был довольно прижимистым. Он подлез под колесо вагона и попытался отогнуть прут, торчавший из земли, за который задела материя сумки. Тут состав дернулся и двинулся…

Махина надвигающегося железного колеса и хрупкая человеческая голова…

Нет, он выжил. Я случайно его встретил несколько лет спустя. Изуродованное лицо, лысый кривой череп в жутких шрамах. Одет бедно, по-деревенски. И взгляд, странный, почти безумный.

Он с трудом меня вспомнил.

Несколько минут спустя я угощал его водкой в баре. Он рассказал, что переехал в деревню и работает в кочегарке. Мол, всем доволен выше крыши. Что в этом тухлом городе делать? Показывал мне пролом в своем черепе и заставлял щупать железную пластину под кожей.

— Я могу умереть в любую секунду! — похвастал он. — Так врач сказал. Особенно если буду бухать.