Семь лепестков

— Что я имею в виду под идеологическими предпочтениями? — спросил он сам себя. — Ну, к примеру, в советских детективах старый большевик никогда не может оказаться преступником. И даже старый заслуженный рабочий. Опять же, если детектив написал англичанин и действие происходит где-то в Европе, среди немцев и французов, то вряд ли единственный затесавшийся в их ряды британец окажется убийцей. Или, возьмем, к примеру, евреев. Ни один уважающий себя русский автор не рискнет делать главным преступником еврея: потому что тогда он сразу попадет под традиционные обвинения в антисемитизме.

— Значит, Поручика и Альперовича можно исключить? — ехидно спросил Антон.

— Можно было бы, если бы ты был уверен, что автор этой истории — русский.

— А кем он, собственно говоря, может быть, если действие происходит в Москве?

— Знамо кем, — сказал Горский, закатывая глаза под веки, — кто у нас автор всех происходящих с нами историй? Вот Он-то и есть. И о его национальности лично мне ничего неизвестно. А ведь автор — главная фигура в детективе. Например, ты понимаешь, почему все преступления в классическом детективе совершаются из-за секса или денег? — продолжил Горский. — Просто потому, что канон задал Конан-Дойль, а его Холмс сидел на кокаине. Если бы на Бейкер-стрит ели мескалин, то в детективах совершались бы одни только ритуальные убийства.

— Я думал, — сказал Антон, — все убийства как бы из-за денег, потому что типа бизнес.

— Ну, — задумчиво сказал Горский, — это смотря как посмотреть. Можно ведь считать, что психоделия и бизнес — почти одно и то же. Просто в одном случае циркулирует космическая энергия, а в другом — финансовые потоки.

Антон вспомнил Лерины деньги, уплывшие в конце концов к безвестным драгдилерам, и кивнул.

— Я вот когда-то читал, едва ли не в школе еще, что люди употребляют наркотики, в смысле жесткие наркотики, из-за тяги к саморазрушению. Я, между тем, уверен, что смертность среди банкиров больше, чем среди наркоманов. По крайней мере — сегодня в России. Так что можно сказать, что трупы убитых в разборках соответствуют томящимся в дурке телам, потерявшим свою душу в бесконечных дурных и благостных трипах, — отчеканил Горский.

Воспоминания о дилерах снова напомнили Антону об ушедшем Диме Зубове.

— Ты говоришь, — сказал он, — убийцу определяет, типа, автор для своих идеологических штук. Тогда получается, что Зубов оказался подонком, потому что он — дилер. А торговать наркотиками как бы плохо.

— Да ладно тебе, — сказал Горский, — кто нынче не приторговывает? Дилер — это человек, у которого доходы от торговли наркотиками составляют приличную часть его доходов. Хотя бы треть. Но, конечно, этот веский довод в милиции не предъявишь. С другой стороны, торговать наркотиками — неправильно.

— Даже если это психоделики?

— Даже если. Деньги можно брать только на покрытие расходов. Если ты считаешь, что наркотики — дрянь, то нехуй их продавать. Это, так сказать, случай герыча. Если же считаешь, что они — как святое причастие, то как можно торговать святым причастием?

— А третьего варианта нет?

— Остальные варианты — линейная комбинация этих двух. С различными коэффициентами. И результат такой же. На 30 процентов подлец, на 70 — святотатец. Или — наоборот. Но это, конечно, не повод, чтобы не пользоваться услугами дилеров.

— А Зубов кто?

— Зубов — несчастный человек, которого никогда ничего не вставляет. То есть вставляет — но не до конца. И потому он живет отраженным светом — рассказами тех, кого вставило. Потому его и сжигает зависть к тем, кто получает опыт, которого у него все равно нет — что он ни пробует. Оттого он и продает, оттого и с Милой спал — ну, ты сам слышал.

— А почему с ним так происходит?

— Можно, конечно, сказать «карма» или чего-нибудь про эндорфинный баланс. Но я думаю, что он просто не может поверить в подлинность каждого своего переживания, психоделического в том числе. Он все время сравнивает его с тем, что читал или слышал. А это, сам знаешь, последнее дело. Короче, чужой трип ему всегда интересней, просто потому что — чужой. Вот он и меня упрашивал рассказать, что я увижу под его порошком.

— Но цену не сбросил! — возмутился Антон

— Конечно. Я же, по его представлениям, свой кайф получу, а он — только деньги. Кстати, я порошок для тебя брал.

— Для меня?

— Ну да. Смотри: у Холмса от кокаина была мания величия и он верил в силу своего разума. Ты, кстати, знаешь, что кокаин изобрел Фрейд?

— Нет.

— Еще один фанатик рационального постижения мира, насколько я понимаю. И на сексе его здорово клинило. Так вот, мы же с тобой — не кокаинисты и потому не думаем, что узнаем правду, потому что такие умные. Просто есть место, где эта правда лежит — и надо туда попасть и ее увидеть. Все факты про эту Женю у тебя есть, убийцу ты видел. Так что осталось чем-то подстегнуть интуицию — и все. Случай сложный, потому нужно особое вещество. А если простой, как с Милой, то и травы хватает.

— А с Милой разве была трава?