Семь лет за колючей проволокой

Он ничего не сказал, а «кормушка» захлопнулась.

Краем глаза я заметил, что взгляды обитателей камеры если и не стали дружескими, то явно потеплели и в них появился некоторый интерес.

– Сейчас тебе «вертолёт» подгонят! – заметил кто-то.

Мне показалось, что меня подкалывают, и уже хотел огрызнуться подобающим образом, но тут противно лязгнул дверной замок, дверь широко распахнулась, и два зэка в рабочих костюмах внесли деревянный лежак, точь-в-точь похожий на те, какими пользуются отдыхающие на курортных пляжах.

– Придётся тебе, земляк, на «вертолёте» пока поваляться, – тихо произнёс один из тех, что внёс лежак.

Подхватив деревянный лежак, остроумно названный зэками «вертолётом», я ничего не ответил, поднёс его к окну, опустил на пол и разложил на нём матрац. После чего я отлично осознал, что наверняка в этой камере придётся жить какое-то время. (Тогда мне и в страшном сне не могло присниться, что в этом помещении проведу чуть менее года!) Я достал из своего узелка сигареты «Столичные», подошёл к столу посередине камеры, небрежно бросил на него пачку и громко объявил:

– Это на «общак», земляки!

Затем вернулся к своей «постели-вертолёту», накрылся матрасовкой и, чуть прикрыв глаза, стал наблюдать за тем, кто первым подойдёт к моему «подогреву».

Судя по всему, в камере собрались персонажи разношёрстные. Определились явные лидеры, причём, я это отметил сразу, старшим был длинный сухощавый парень лет двадцати пяти. Он не подошёл к столу, но свою долю, пять сигарет, получил: первый из подошедших к пачке небрежно раскрыл её, демонстративно взял сначала пять штук, потом ещё две, вернулся на нижнюю шконку к окну справа и протянул большую долю своему длинноногому соседу. После него к столу подошли ещё трое парней, явно из того же круга, они взяли по одной сигаретке, и только после этого к пачке потянулись другие, но уже не так уверенно, как первая четвёрка. Эти хватали торопливо, явно стараясь успеть поживиться неожиданно свалившейся «вольной» сигареткой.

Я сразу понял, что это так называемые быки, которые проголосуют за любого, кто вовремя подкормит их. Возле самого «дальняка» лежал молодой паренёк с довольно смазливым лицом. Не успел я подумать о том, что он – местная «девочка», как тот, что первым подошёл к моему «подарку», достаточно громко выкрикнул:

– «Люська», сюда!

Паренёк, словно только и ждал, когда его позовут, быстро подскочил к длинноногому, но остановился на почтительном расстоянии.

– Это тебе, сучка! – Длинноногий бросил ему сигаретку.

– Спасибо тебе, Кешенька мой! – счастливо пролепетал паренёк, поднимая с пола сигарету. – Ты такой милый! – с чисто женским жеманством добавил он. – Я просто тащусь от тебя! – Он выжидающе уставился на него преданными глазами.

– В другой раз! – поморщился тот и отмахнулся. – Свободна, сучка!

Тот пожал плечами, повернулся и поспешил на своё место, виляя упитанным задом и негромко напевая любимую, как выяснилось позднее, песню своего покровителя:

Я чёрная моль, я летучая мышь…
Вино и мужчины – моя атмосфера…

«Люську» с огромным нетерпением ожидала «подружка» по имени «Машка», с которой они, нисколько не стесняясь, миловались, и иногда настолько бурно, что кто-то из близлежащих не выдерживал и пинками заставлял их вести себя потише…

В последнее время всё чаще и чаще натыкаешься в средствах массовой информации на тему секса в пенитенциарных учреждениях. Скажу сразу, исходя из собственного опыта: первые мысли о сексе возникли где-то месяца через три-четыре. И это притом, что я по природе гиперсексуальный человек: воздержание сроком более чем неделя настолько плохо отражается на моём самочувствии, что я становлюсь нервным и раздражительным.

Первое время после ареста все мысли крутятся вокруг внезапного изменения всей твоей жизни. В воспалённом мозгу постоянно мечутся одни и те же мысли:

«Почему это случилось? Как Бог допустил такое? Где справедливость?»

Чуть позднее появляется ощущение, что тебе это просто снится:

«Вот сейчас проснусь и от души посмеюсь над своим глупым сном…»

Однако идут дни, ничего не меняется, а ты продолжаешь просыпаться в переполненной камере с ужасающе спёртым воздухом.

Проходит ещё некоторое время, и ты, доведённый до отчаяния, начинаешь проклинать своих родных и близких, которые совершенно забыли о твоём существовании. Этот период самый трудный в местах лишения свободы, особенно для слабых духом. Именно в этот период, доведённый своими мыслями до полной безнадежности и отчаяния, тем более если тебя действительно по какой-то причине никто из твоих близких родных не навещает. Не посылает передач или хотя бы через следователя или адвоката не передаёт слов поддержки, ты, совсем несчастный человек, обозлённый на весь белый свет, опускаешься до того, что машешь на себя рукой, и тебе становится всё безразлично. В такие моменты человек с более тонкой психикой может даже и наложить на себя руки…