Семь лет за колючей проволокой

Лишь час отбоя наступает,

Каждый думать начинает,

Что годы жизни пролетают,

Здоровье тает с каждым днём!

Как сейчас помню, меня кинули в девяностую камеру. Сзади послышался скрежет проржавевших замков. Камера была забита, как говорится, под завязку. Позднее выяснилось, она была рассчитана на тридцать четыре человека, а я был уже пятидесятым. По обеим сторонам высились двухэтажные железные нары, то есть кровати-шконки, намертво сваренные между собой. В проходе между нарами, ближе к окну, стоял большой стол, также сваренный из железных уголков, с намертво закреплёнными деревянными досками.

Этот стол использовался двояко: во время завтрака, обеда и ужина его занимали избранные, своеобразная элита, которая верховодила в камере, в остальное время он служил для различных «тихих» игр.

Традиционные: шахматы, шашки, домино, очко, покер, нарды.

И другие игры: чисто тюремные изобретения — «крест», «телефон» и «пасьянс» в домино.

Зачастую в связи с нехваткой или пропажей фигур или шашек оные изготовлялись из хлебного мякиша и красились пастой нужного цвета из стержней шариковых ручек. Для удобства, чтобы не валандаться с досками, прямо на поверхности стола заточенными ложками были выщерблены поля для тех или иных игр…

В нос сразу же ударил тяжёлый, спёртый воздух, насыщенный ни с чем не сравнимым «благовонием», издаваемым человеческим организмом после принятия «музыкальной» пищи: пшёнки, горохового супа и щей из кислой капусты.

В дыму от сигарет и махорочных самокруток где-то под потолком над входом, прикрытая железной решёткой, тускло светила маломощная лампочка, с трудом освещавшая мертвенно-бледным светом закопчённые рожи обитателей камеры.

Многие спали неспокойным сном, но были и такие, что сидели за столом, углубившись в собственные воспоминания, а может быть, и наблюдали за теми, кто тупо продолжал играть в одну из тюремных игр, используя костяшки домино или «стиры» (самодельные карты].

Некоторые «наматывали километры», до одури меряя шагами камеру из угла в угол.

Позднее мне стало понятно, что все движения, по крайней мере в этой камере, начинались в основном после ужина, днём большей частью спали, а где-то часов после десяти камера гудела как преисподняя. И только в дальнем от входа углу верхних нар обычно царила гробовая тишина, изредка нарушаемая турельным треском «пулемёта» (тасовкой самодельных карт].

Вспомнилось, как однажды Косой, толстый и круглый, как колобок, которого вернули с «химии», или «химик» (так называли тех осуждённых, которых приговаривали к УДО: «условно досрочному освобождению с обязательным привлечением к труду на стройках народного хозяйства»; это наказание появилось с 1960 года, для того чтобы поднять стройку химических предприятий страны), видимо, настолько увлёкся игрой, что забылся и при раздаче высоко поднял руки с картами. А вертухай «пробил» игру в глазок и так неожиданно влетел с корпусным в камеру, что «пулемёт» спрятать не успели, и его, конечно же, отмели.

Ругаясь на чём свет стоит и кляня не только вертухаев, но и Косого, все разбрелись по своим местам, чтобы вновь заняться изготовлением новых «стир», то есть тюремных карт.

А это, следует заметить, весьма трудоёмкая и кропотливая работа. Приведу ради интереса несколько основных её этапов: главное — из хлеба нужно сделать клей, причём выдержанный несколько дней, процеженный через марлю или материю в нужной консистенции; далее нарезать из газетной бумаги заготовки нужного размера, которые в несколько слоев необходимо склеить между собой и дать им хорошо просохнуть; затем при помощи сохранённого при всех шмонах обыкновенного стёклышка по-особому «заточить» эти склеенные заготовки, чтобы при тасовке они легко скользили между собой, а их края не лохматились; когда заготовки закончены и легко гнутся, к делу приступает художник…

Причём это нужно проделать настолько тайно и скрытно, чтобы не заметили менты, которые тут же их отшмонают, и всё надо будет начинать сначала…

Внимательно осмотревшись, я заметил, что единственное свободное место находится рядом с «дальняком», ранее мною описанным.

— Привет, земляки! — неожиданно для самого себя уверенно бросил я.

— Привет! — откликнулось несколько голосов.

Под пронзительно испытывающими взглядами я прошёл по всей камере от дверей до самого окна, закрытого не только мощной решёткой, но и «намордником». Именно так называлась дополнительная решётка снаружи окна, полоски которой были приварены внахлёст таким образом, что при желании можно было рассмотреть лишь кусочек неба.

Не найдя ни одного свободного места и вспомнив наставления, полученные от Константина в «отстойнике», я решительно подошёл к двери и начал стучать кулаком.

Вскоре «кормушка» откинулась, и раздался недовольный голос вертухая:

— Чего надоть?

— Куда вы меня сунули? Я что, стоя спать должен? — нагло спросил я.

Пригнувшись, вертухай внимательно осмотрел камеру и спокойно заметил:

— Есть же одно место…

— Вот ты сам и ложись у параши! — зло произнёс я.