Семь месяцев (ЛП)

Каждый вечер мы совершаем получасовую поездку на машине, для того, чтобы добраться до района, в котором просто обожают обилие украшений, а затем гуляем по этому кварталу. Но мне нравится проводить время с семьёй.

— Ты хочешь вернуться домой? — спрашиваю я, прекрасно зная ответ.

— НЕТ! — Брук громко стонет, затем быстро прижимает свободную руку ко рту, когда понимает, что должна была молчать.

В Нью-Йорке чертовски шумно, но есть разница между шумом проезжающих мимо машин или разговорами на улицах, и тем, чтобы стоять рядом с коляской и кричать «нет» во всю глотку.

За последние пару недель Брук, наконец-то, поняла, что Иден не такой уж скучный. Он плачет. Много. Но Брук поняла, что если она будет вести себя тихо, когда он рядом, тогда риск того, что он заплачет, гораздо меньше.

— Мне просто холодно, папочка.

Она останавливается, и я делаю то же самое. Эмори тоже останавливается, но продолжает медленно катать коляску взад-вперёд.

Я обмениваюсь взглядом с женой. Мы оба не знаем, что делать. Брук всегда капризничает, когда устаёт, так что логичнее всего было бы пойти домой. Однако если мы пойдем домой сейчас, Брук закатит истерику, потому что ей не удалось осмотреть все дома.

Я поднимаю Брук и заключаю её в свои объятия. Это не слишком согревает её, но, похоже, мои объятия прекрасно справляются со своей задачей. Брук кладёт голову мне на плечо, помпон её шапочки задевает моё ухо.

Мы продолжаем идти, но с каждым домом, мимо которого мы проходим, моя дочь становится значительно тише. Обычно она комментирует каждый дом, но к моменту, когда мы заворачиваем за угол, чтобы вернуться к припаркованной машине, Брук больше не произносит ни единого слова.

— Она спит, — подтверждает мои мысли Эмори.

Она одаривает меня тёплой улыбкой, и я клянусь, что эта улыбка сияет ярче всех огней. Каждый раз, когда я вижу её улыбку, я теряюсь в ней. Даже когда рабочий день проходит ужасно, улыбка Эмори спасает остаток дня.

Когда мы добираемся до машины, Эмори усаживает Идена на сиденье, в то время как я стараюсь посадить Брук в машину, не разбудив. И когда мы с женой садимся, я не могу удержаться, чтобы не обхватить лицо Эмори одной рукой и не притянуть её близко, пока наши губы не встретятся.

Я счастлив быть дома, но как только я подъезжаю к подземной парковке, готовясь ввести код доступа, чтобы открыть ворота и спуститься вниз, мои глаза замечают светлые волосы рядом с входными дверями здания.

— О, ради формовочного сыра, — ругаюсь я себе под нос, останавливая машину. Я мог бы проехать мимо и не обращать внимания на её присутствие, подняться на лифте из гаража наверх и покончить с этим. Но я знаю, что как только мы с Эмори поднимемся в квартиру, нам позвонят и сообщат, что Милли пыталась с нами связаться.

Ей запрещён вход в комплекс. Если она переступит порог, то вызовут полицию. Но я чувствую себя неловко, потому что в последнее время это происходит примерно два раза в неделю.

Ни Эмори, ни я не реагируем ни на какие попытки Милли связаться с нами. Мы не хотим ни разговаривать с ней, ни слушать ту чушь собачью, которую она говорит. Она много интересного наговорила ещё в сентябре.

В течение первой недели после того, как я узнал, что Милли всё ещё жива, идея узнать всё казалась заманчивой. У меня было много вопросов. Честно говоря, сейчас я больше не хочу знать всю историю.

Для меня Милли Скотт умерла пять лет назад.

Эмори кладёт руку мне на бедро, зная, что я решил сделать.

— Ни один судья не предоставил бы Милли часы для посещений.

Я знаю это, и я боялся, что Милли всё равно их получит. Две недели назад Милли пригрозила подать на меня в суд и оспорить право опеки, потому что я запретил ей видеться с дочерью. Полицейские, которые утащили её из жилого комплекса, посмеялись над её угрозой и даже сказали мне, что мне не о чем беспокоиться.

И всё же, когда я слышу, как моя жена напоминает мне об этом, это чертовски успокаивает нервы.

— Я люблю тебя, — говорю я и целую Эмори ещё раз, прежде чем выйти из машины и направиться к Милли.

Она стоит, уперев руки в бока и поджав губы, и выглядит довольной собой.

— Самое время тебе уступить.

Она постукивает ногой и с отвращением морщит нос, когда снег покрывает переднюю часть её ботинка.

— Чего ты хочешь?

— Я хочу увидеть свою дочь.

Милли смотрит в сторону машины, но не делает попытки подойти к ней. Если бы она действительно хотела встретиться с Брук, то она воспользовалась шансами, которые у неё были. Я бы не исключал, что она точно знает в какой школе учится Брук или время наших рождественских прогулок.

Столкнуться с кем-то в Нью-Йорке кажется невозможным, но тот, кто склонен к преследованию найдет путь. Если бы Милли действительно захотела, она нашла бы способ мельком увидеть Брук. Или она могла бы попросить своих родителей сфотографировать. Холли и Митчу этого достаточно.

— Зачем?