Семь минут первого

Дмитрий Разумов СЕМЬ МИНУТ ПЕРВОГО (история одного выезда)

Помню, что телефон зазвонил ровно в семь минут первого ночи. Я открыл глаза и светящиеся в темноте зелеными цифрами часы переключились с 0:06 на 0:07. С резкой болью выйдя из сна, и потянувшись неловкими руками к трубке, я еще несколько секунд не мог поднять ее с трезвонившего аппарата.

— Слушаю, — наконец сказал я.

Голос дежурного был как всегда бодр.

— Дим, у нас тут трупик образовался. (он всегда говорил «ТРУПИК») На стройке.

— Чья «земля»? — на автомате спросил я.

— Эта… Лианозово.

Я с облегчением вздохнул. Тема была не моя.

Дежурный же продолжил.

— Я группу поднимаю. Машинка у выхода будет ждать, минут через десять выходите.

Просидев с издающей короткие гудки трубкой еще с минуту, я поднялся и, разминая одновременно затекшие конечности, стал одеваться.

Выехать через десять минут не удалось. И через двадцать тоже. И даже через пол часа мы все еще стояли в ожидании транспорта. Заминка эта раздражала. Все то и дело перекидывались раздражительными фразами по поводу организации выездов на места происшествия и сетовали на то, что могли бы еще спать и спать.

Спустя пятьдесят минут машину все–таки подали. Причин задержки никто не объяснил.

Несмотря на то, что был самый разгар лета, погода оставляла желать лучшего. Шел мерзкий моросящий дождь. Было сыро и холодно. Вся следственная группа, нахохлившись в креслах «ГАЗели», молчала. Машину, мчавшуюся по пустынным улицам с максимально возможной скоростью, трясло так, что металлический чемодан эксперта медика беспрестанно с грохотом бился о борт. Но это ровным счетом никого не интересовало. Сон так и не уходил.

На стройку нас почему–то тоже долго не пускали. То ли сторож спал, то ли ключ от ворот был временно утерян, но там нам пришлось проторчать еще минут двадцать. Наконец, мы подкатили вплотную к скелету двадцати трех этажного офисного здания и, поднявшись по деревянным мосткам на первый этаж, двинулись к бетонным пролетам лестницы. Провожал нас скупой на слова прораб. Мы поднимались и поднимались на самый верх, трижды останавливаясь на отдых. Медленно светало. В силу раннего времени никакие подъемники не работали и, пешая прогулка до двадцать второго этажа придала всем бодрости и злости. А там нас ждало нечто.

Я думал, что какой–то дурак строитель не соблюдая техники безопасности забрался на самую верхотуру и, не удержавшись, дрёпнулся. Но на бетонном полу, на животе, лежал мужчина в дорогом атласном костюме, отливающем в зарницах серебром. Выше него был только пролет метров двадцать высотой, который венчался здоровенной металлической балкой идущей от одного угла здания к другому. Чуть в стороне мы увидели сидящую на мешке с цементом девицу модельной внешности, по лицу которой текли слезы. Смазливая мордашка ее была вся перепачкана грязными размывами, волосы всклокочены, а правый рукав платья порван. Сидела она, подтянув к себе вплотную колени и нервно их обняв. Рядом с ней возвышался больших размеров мужчина в форме сотрудника милиции. На плече у него висел автомат, а в руках он держал что–то типа паспорта в глянцевой обложке. Вся следственная группа, в надежде услышать хоть какие–то пояснения к произошедшему, инстинктивно подошла к этой странной паре. Но, опередив все вопросы, милиционер сказал.

— Она в шоке. Ничего не говорит. Только плачет.

Я понял, что труп придется описывать по полной программе, и достал протокол. Медик в это время уже вовсю ворочал тело туда и сюда, делая попутно едкие комментарии.

— Ууу…все кости переломаны. А в кармашках у нас что? Зажигалка?! Так…одежда… Барахлишко дорогое. Часы… М-да… А не было никаких часов. Странно, зубы целы, а падал вроде мордой вниз. На актера какого–то похож…

— Да как он здесь оказался? — непонимающе развел руками входящий в состав следственной группы опер Митрохин.

Внезапно голос подал незаметный до сего времени прораб.

— У меня тут Узбеки работают… ну там цемент носят, с арматурой… Сварку я им не доверяю. Так вот они говорят, что еще тут один мужик был. А этот, — он ткнул пальцем в труп — гнался за ним. Ну, тот, первый, побежал от него, а этот за ним вон по той балке гнался, — прораб указал вверх. Баба эта с ними была и тоже по стройке бежала. Она еще не по–русски кричала. А этот, — снова палец в терпилу — поскользнулся и упал. А когда вниз летел, то кричал что–то, я не разберу у них… То ли «Шэд», то ли «Щет».

— Занимательно, — не скрывая скепсиса, сказал криминалист.

А медик тем временем спустил с трупа штаны и воткнул ему в задницу градусник. Я же, дойдя в протоколе как раз до того места, где надо писать фамилию потерпевшего, спросил:

— А он у нас известный? Фамилия есть?

Тут милиционер с автоматом и подошел.

— Вот, — сказал он, протягивая Митрохину документ, который все это время держал в руке. — Рядом с трупом лежал. Видать из кармана выпал.

Митрохин раскрыл паспорт и на лице его выразилось нечто схожее с изумлением.

— Температура в прямой кишке 33 градуса, — громко сказал эксперт медик.