Семь минут

— В основном о вашем парижском периоде жизни.

— Поэт?

— Нет, я…

— Сейчас никогда не скажешь по внешнему виду. Сегодня поэты носят галстуки, а некоторые даже работают зубодерами.

— Я хотел задать несколько вопросов о литературе и писателях. Можно угостить вас?

О'Фланаган посмотрел на свой почти пустой стакан, потом поднял голову. Его рот как бы потрескался по углам и сморщился в улыбку.

— Последнее замечание выдает в вас настоящего поэта, мистер Баннер. Берите стул и подсаживайтесь.

Барретт нашел поблизости свободный стул и сел за круглый столик напротив О'Фланагана. Не успел он сесть, как поэт крикнул официанту:

— Чак, принеси мне двойное бренди с водой. Только сделай двойным бренди, а не воду.

— Виски со льдом, — заказал Барретт.

О'Фланаган начал рассказывать длинный смешной анекдот о сенбернаре и бочонке бренди, в конце которого весело захихикал. Барретт тоже рассмеялся и почувствовал себя свободнее. Принесли стаканы, и О'Фланаган дрожащей рукой поднес свой к губам. Он сделал глоток, причмокнул губами и отхлебнул еще. Половина бренди исчезла.

Потом поэт подмигнул Барретту.

— Нужно подзаправиться, мистер… — На лице появилось отсутствующее выражение. — Совсем плохая память на имена.

— Майк Барретт.

— Барретт, Барретт. Хорошо. Что вы хотели спросить у меня о Париже?

— Когда вы там жили?

— Когда? Дайте подумать. Приехал еще мальчишкой, в тысяча девятьсот двадцать девятом, и оставался, кажется, до тридцать восьмого. Около десяти лет. Потрясающие годы. «Париж просыпается, яркий солнечный свет на лимонных улицах». Это Джойс. Я знал его. Познакомились в Ля Мезон де Амис де Ливр. Знал и Сильвию Бич. И Герту Стейн. Главным местом встреч было «Дом», кафе на Монмартре. Оно, наверное, до сих пор стоит на углу. Собиралась там настоящая богема, а это… — он обвел рукой вокруг, — это подделка, синтетическая богема.

— Вы не возвращались в Париж? — поинтересовался Барретт.

— Возвращался? Нет. Я не захотел портить мечту. Каждый человек получает ежегодную ренту в старости. Так вот, моя рента — старые мечты. Можете себе представить? Сказочное время: каждый или писал, опережая весь свет, или рисовал, или трахался. Господи, каким раем небесным был тот Париж для парня с любознательным членом! Знаете, однажды я трахнул какую-то старую кошелку, а потом оказалось, что она была одной из моделей Модильяни. Как-то я переспал с одним стариком, потому что мне сказали, будто бы он спал с Рембо или Верленом, забыл, с кем точно. Поехали, Барретт!

И он допил бренди.

— Закажите еще, — предложил Майк.

О'Фланаган жестом велел официанту вновь наполнить стакан и кивнул Барретту.

— Мой старый приятель, Уилсон Мизнер, любил говорить: «Как писатель я стилист, и моим самым лучшим предложением было: „Выпей стаканчик за счет заведения“». Ха! — Он рассмеялся, закашлялся и наконец вытер рот рукавом. — О чем мы говорили?

— О Париже.

— Точно, о Париже.

Барретт подождал, когда О'Фланагану пополнят стакан. Поэт немедленно сделал глоток.

— Мистер О'Фланаган, когда вы встретились с Дж Дж Джадвеем?

Услышав имя Джадвея, О'Фланаган перестал пить.

— С чего вы взяли, будто я знал Джадвея?

— Несколько человек говорили мне об этом. Сегодня утром, например, один человек, который когда-то беседовал с вами, доктор Хайрем Эберхарт…

— Кто-кто?

— Он профессор в Колумбийском университете. Написал книгу под названием «За пределами главного потока», в которой упомянул Джадвея. Эберхарт сказал, что вы беседовали несколько лет назад в этом баре.

— Такой карлик? Помню, помню. Почему вас интересует Джадвей? Пишете что-нибудь или как?

— Отвечу откровенно. Я адвокат и защищаю книгу Джадвея «Семь минут» на процессе в Лос-Анджелесе.

— А, тот процесс… — На лице О'Фланагана мелькнула тревога. — Читал, читал… Так вы адвокат? По-моему, из вас там делают котлету. Из вас и… бедного Джада.

— Поэтому я и пришел к вам за помощью. Говорят, что вы были одним из самых близких друзей Джадвея.

— Поэтому я и не собираюсь говорить о нем, Барретт. Я поклялся после его смерти. Его… довели до самоубийства. Джад заслуживает, чтобы его прах покоился в мире. Он заслуживает хотя бы покоя.

— Цензоры не дадут его праху покоиться в мире. Я хочу защитить его, не только спасти книгу и освободить ее, но и заставить уважать его имя. Боюсь, сейчас я в тупике, и мне нужна ваша помощь. — Барретт посмотрел на О'Фланагана, который молча пил бренди. — Мистер О'Фланаган, вы дружили, не так ли?

— Единственный друг, которому он доверял, за исключением Касси Макгро. Скажу вам больше: я горжусь его дружбой. Я знал его. Я знал Джада и Касси, был их другом. Мы познакомились у Сильвии Бич в ее «Шекспир и компания» на рю де л'Одеон, двенадцать. Хемингуэй, Паунд, Фицджеральд, все они околачивались там вместе с Джойсом. Я однажды пришел туда и познакомился с Джадвеем и Касси.

— Когда это было?

— Летом тридцать четвертого, когда он писал книгу.

— Кристиан Леру показал, что Джадвей написал ее за три недели.

— Леру дерьмо. Он вам скажет все, что угодно, за несколько долларов.

Сердце Барретта радостно екнуло.

— Вы хотите сказать, что он солгал под присягой?