Читаем Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном полностью

После завтрака все вышли в сад. Оставалось еще полчаса до прихода нашей учительницы. Люси Драммонд и Веда Конвей прогуливались, как обычно, под ручку, не обращая на меня ни малейшего внимания. Впрочем, я сама была всецело поглощена мыслями о Джеке. «Он, наверное, — думала я, — считает часы и минуты до получения моего письма с деньгами. Он уже уверен, что выпутается из беды, поскольку вот-вот получит письмо от сестры, от его Мэгги, которой он полностью доверяет. Но, увы, его ждет разочарование, так как почта скоро уйдет, и никакого письма от меня он вечером не получит! Он будет, конечно, беспокоиться, но не слишком: он подумает, что письмо, без сомнения, придет завтра рано утром. Ах, что же мне делать?» Эти мысли угнетали меня…

Я растерянно стояла под развесистым буковым деревом, когда мимо меня прошли сестры-американки. Джулия пристально посмотрела на меня, а потом сказала:

— Что это вы стоите, как приговоренная к смерти? Пройдемтесь лучше вместе с нами; мы с сестрой разговариваем просто так, никаких секретов между нами нет, — тут она взяла меня за руку. — Да что с вами? Вы так бледны, и руки у вас холодные как лед!

— Я очень устала, — ответила я.

— Устала! Любопытно было бы узнать, отчего? Мне кажется, что вы просто злитесь на нас и что мы вам ужасно надоели. Мы ведь вас просто изводим, не правда ли, Маргарет?

— Нет, вы ошибаетесь. В эту минуту я думала не о вас, и если что-то меня и мучает, то вы тут ни при чем.

— Ну если так, то мы с сестрой продолжим наш разговор, может быть, это развлечет вас немного. Как ты полагаешь, Адель, на что нам следует употребить наши деньги?

— Надо обязательно употребить их на что-нибудь полезное.

— Это само собой разумеется, — согласилась Джулия. — У нас на руках целых десять фунтов стерлингов. Дядя Иосиф был удивительно щедр перед своим отъездом в Америку. Этакая сумма — целых пятьдесят американских долларов!

— Пятьдесят долларов! — невольно вырвалось у меня, и краска бросилась мне в лицо.

— Вы что, завидуете нашему богатству?

Ах, как мне хотелось во всем признаться! Всего каких-то десять долларов — и с моей души свалилась бы страшная забота! Если бы они дали мне эти деньги, то я, кажется, была бы готова и в самом деле вполне чистосердечно привязаться к ним.

— Мы охотно поделились бы с вами нашими долларами, если они вам нужны, — мимоходом бросила Адель.

— Благодарю вас, но мне не нужно ваших денег, — высокомерно ответила я.

— Как это на нее похоже, Джулия! — воскликнула Адель. — По всему видно, что она охотно воспользовалась бы нашим предложением, но никак не может преодолеть себя и признаться в этом. Как это глупо, непростительно глупо!

— Ах, вот, наконец, и наша учительница! — я воспользовалась этим предлогом, чтобы прервать тяжелый для меня разговор. — Мне немедленно надо в библиотеку, приготовить все к нашему уроку.

Я бросилась бежать от американок, но в моих ушах все звучали слова Адели: «Пятьдесят долларов; если вам нужно сколько-нибудь из этих денег, то стоит вам только слово сказать…» Надо же, мне представился такой простой выход из моей беды! Но из ложного самолюбия я отвергла предложение Джулии, и все оставалось по-прежнему.

Я принялась за свои уроки, но ничего у меня не получалось: я была рассеянна и беспокойна; учительница смотрела на меня с удивлением и только пожимала плечами.

Другие же девицы, в особенности американки, отвечали свои уроки превосходно.

«Ничего удивительного, — думала я, — у них нет никаких забот, что же им еще делать, как не зубрить свои уроки!»

Наконец прошло утро и настало время обеда. Мы редко занимались уроками после обеда, и я была озабочена тем, как бы улучить минуту, чтобы написать письмо Джеку. Оставалось только одно — сообщить ему, что смогу выслать деньги не ранее, чем через неделю, и что он должен постараться как-нибудь обойтись без них. Я знала, что он придет в негодование, может быть, даже возненавидит меня, и что рано или поздно мне придется объяснить ему, почему я не оправдала его доверия…

— Как вы собираетесь провести послеобеденное время? — спросила мама, когда мы заканчивали свой обед. — Сегодня такой чудный день, было бы хорошо прокатиться в Ширлеевскую рощу. Вы можете взять с собой корзинку с провизией и там выпить чаю на свежем воздухе. Что вы на это скажете? Наш Бобби совершенно обленился, и ему было бы невредно размяться.

— О, это будет прекрасно, — воскликнула Адель со своим противным американским акцентом.

Мама посоветовала нам нарвать в роще побольше цветов, чтобы украсить нашу церковь по случаю ежегодного праздника.

Все обрадовались предстоящей поездке и заторопились со сборами. Толька я одна стояла, понурив голову. Подумав немного, я сказала дрожащим голосом:

— Мне надо до отъезда написать письмо.

— Что за пустяки, Мэгги, — возразила мама, озадаченная моим странным видом. — Вам лучше выехать пораньше, и я уже приказала поскорее закладывать шарабан[7] [7]. Твое письмо может подождать до завтра. Ты такая бледная, Мэгги, тебе обязательно надо прогуляться.

— Нет-нет, — ответила я, — мне непременно надо написать Джеку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века