Читаем Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном полностью

Мэгги оказалась мне очень полезной, поскольку хорошо знала город; под ее руководством мы направились к окраине. Ночь стояла теплая и тихая, время уже близилось к рассвету. Моя душа была преисполнена благоговением в торжественную минуту восхода солнца, но я не смела обратиться с молитвой к Богу, так как чувствовала себя недостойной, и сердце мое сжималось от боли. А моя спутница была весела и занята только тем, чтобы не сбиться с дороги. Она составила себе план нашего бегства: мы должны были, по ее предложению, через некоторое время свернуть в поле, там отдохнуть и дождаться, когда станут проезжать телеги с рынка. По ее уверению, кто-нибудь из фермеров согласится отвезти нас куда-нибудь подальше от города, в глубь страны и поближе к морю, а там, говорила она, мы сможем добраться на каком либо судне и до берегов Франции.

Как я ни была неопытна, грандиозные планы Мэгги меня рассмешили, но я пока не противоречила ей. Вначале это путешествие на рассвете очень освежило и ободрило меня, но после часа ходьбы я вдруг почувствовала, что совершенно изнемогаю. Все пережитое мной за последнее время и вдобавок эта бессонная ночь отняли у меня последние силы; я остановилась, и жгучие слезы потекли из моих глаз.

— Ах, Боже мой! — вскричала Мэгги. — Ну, что это опять с вами, мисс? Верно, вы вспомнили про преступление, которое совершили.

— Да нет же, нет, никакого преступления я не совершала! Дело просто в том, что из-за меня сильно захворала одна милая девушка; ей надо было передать мне важное для меня известие, и она, желая спасти меня от большой беды, сама погубила себя. Вот что я имела в виду, когда говорила вам, что, может быть, я стану причиной ее смерти.

— Ах ты, батюшки! Ну, это выходит совсем не то, что я думала, — разочарованно протянула Мэгги. — Так вы, значит, никакого преступления и не совершили?

— Нет, но я все-таки очень дурная девушка, вы можете успокоиться на этот счет. Во всяком же случае, я убежала из своего родного дома, значит, на то была важная причина. Но вот что, Мэгги… Что нам делать? Я просто не в состоянии идти дальше.

— Ну так вот, что я вам скажу, — предложила Мэгги, — сейчас мы выйдем на поле и присядем под копной; вы даже сможете уснуть, если хотите.

Кое-как с помощью Мэгги добралась я до жатвенного поля; там мы уселись под копной, и я почти тотчас же впала в глубокий сон. Но Мэгги не дала мне долго спать, так как скоро, по ее словам, уже должны появиться возвращающиеся с рынка фермеры. Она теперь боялась погони больше из-за себя, чем из-за меня, и торопила меня ехать дальше.

Короткий сон все-таки очень подкрепил меня, но я начала чувствовать сильный голод. Пришлось, однако, пересилить себя, так как в это время к нам приблизилась повозка, груженная сеном. Мэгги попросила возницу остановиться и вступила с ним в переговоры, которые завершились тем, что фермер согласился подвезти нас до указанной Мэгги деревни. А там, по ее словам, жили знакомые, у которых мы сможем достать какой-нибудь еды.

Добродушный фермер ничего не взял с нас за проезд, но в деревне сам остановился на некоторое время, пока Мэгги снова выводила меня на поле и устраивала у копны ржи. Она рассудила, что за едой она отправится одна, без меня, чтобы избежать толков в знакомом ей семействе. Я легко принимала все ее предложения, хотя она была моложе меня и, в сущности, совершенно невежественной. Но под влиянием своей вины и страха я, казалось, утратила прежнее самомнение и твердость характера.

Мэгги пошла к своим знакомым и скоро вернулась с корзинкой в руках. Заинтересовавшись тем, что она принесла для нашего завтрака, я не сразу заметила, что она как-то приуныла.

— Ну, что вы раздобыли? — обрадовалась я.

— Это все очень вкусные вещи, — ответила Мэгги. — Кушайте, мисс Мэгги, вам надо подкрепиться. Тут на целых два пенса провизии: вот молоко, свежий хлеб, масло и еще спелый крыжовник; мы отлично позавтракаем.

Мы принялись за еду с большим аппетитом. А когда мы поели, Мэгги объявила, что должна сообщить мне кое-что очень неприятное. Оказалось, что фермер, который подвез нас к дому ее знакомых, выдал нас. Он рассказал, что дочь булочника, наверное, убежала из дома с какой-то барышней, которая прячется во ржи. Мэгги одолели вопросами, на которые она не знала, что отвечать. Потом Мэгги уговорили вернуться домой в тележке, на которой хозяин дома собрался ехать в Эксетер.

— Мне очень вас жаль, милая мисс Маргарет, — сказала Мэгги, — но я вижу, что мне придется покинуть вас. Все равно меня будут искать, и лучше уж мне вернуться домой добровольно с этим знакомым, а то мне еще больше достанется, если я вернусь одна или если мои родители будут вынуждены разыскивать меня. Я вам скажу откровенно, — добавила она, — что я уже и раньше, пока вы спали, начала раскаиваться в своем бегстве. Да и вам не лучше ли вернуться домой, чем скитаться по большой дороге?

Я была ошеломлена этим решением Мэгги, но смогла ответить только одно:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века