Семь ночей в постели повесы

В последнее время ее терзали мысли о том, что пора обустроить свое будущее. Недели за неделями боролась она с безразличием, которое охватило ее после посещения Джозефа в Ньюгейте. Поначалу она была слишком несчастна, чтобы ее заботило, куда она поедет, поэтому Сидони в тумане отчаяния вернулась в Барстоу-холл. Но капризы Роберты скоро стали действовать ей на нервы, и Сидони не могла забыть, как сестра с готовностью предоставила обвиненному в убийстве Джозефу выпутываться самому.

Жизнь в Уилтшире стала невыносимой от постоянного нытья и жалоб Роберты, что Джозеф Меррик украл ее место в жизни и обществе. Сколько бы раз Сидони ни объясняла, что если кто и был вором, так это Уильям, а вместе с ним и его семья, сестра не слышала ее.

Подтвердив свои законные права на титул, Джозеф, разумеется, попросил передать в его владение Барстоу-холл. Это породило очередную бурю возмущения Роберты, которая тем не менее неохотно и за счет Джозефа переехала в прелестный дом в Ричмонде.

После отъезда семейства из Барстоу-холла Сидони ради душевного покоя решила жить отдельно. День рождения ее прошел, и она получила свое наследство. Собственный дом дал наконец ей такую возможность.

Жизнь с бывшей гувернанткой в Паддингтоне была временной. Каждый день Сидони намеревалась начать поиски постоянного жилья. Но день за днем проходили в пелене тоскливого одиночества и заканчивались так же неопределенно, как и начинались. Ей не хотелось оставаться в Лондоне. Она решила переехать на север, в Йоркшир или даже в Нортумберленд. Хотя бы только потому, что это было очень далеко от Девона. Но деревня или город? Нет, сейчас у нее совсем не было сил, чтобы подыскать себе пристанище.

Вместо этого Сидони проводила дни, сидя в своей комнате, как раненое животное, делая лишь минимум для поддержания здоровья. Она была противна сама себе такая, но не знала, как освободиться от чувства вины и тоски. Эстер, ее хозяйка, делала попытки втянуть ее в активную жизнь, но Сидони сопротивлялась.

Но время шло, и сохранять благословенное оцепенение становилось все труднее. Необходимость действовать настойчиво билась о стеклянную стену, которая ее защищала. Но пока Сидони безвольно плыла по течению, как веточка, попавшая в водный поток.

Направившись в парк на ежедневную прогулку, она не обращала внимания ни на что вокруг, сосредоточившись на веренице своих серых монотонных дней. Серое было сейчас для нее почти благом. В его неопределенности она могла ничего не чувствовать.

Сидони перешла дорогу к Гайд-парку. Чувство, близкое к покою, рождалось в ней здесь, среди деревьев. Сидони невидящим взглядом смотрела на зеленую воду Серпантина. Кто знает, сколько она так простояла, прежде чем ощутила покалывание в затылке. Скорее смутное раздражение, чем что-либо еще, заставило ее поднять голову. Она огляделась. Маслянистая поверхность озера. Лебеди. Утки. Чайки, дерущиеся за хлебную корку. Дети, укутанные от холода, как куклы. Трое нянек, сплетничающих на скамейке…

Откуда это странное ощущение, что кто-то наблюдает за ней?

Сидони неохотно повернулась. И не удивилась, увидев Джозефа, прислонившегося к стволу вяза в нескольких ярдах. Руки сложены на крепкой груди, и одет он лучше, чем она помнила. Разглядеть выражение его лица под модной бобровой шляпой она не могла, но почему-то была уверена, что он не рад встрече с ней.

И она по-прежнему ничего не чувствовала. Серость жизни настолько заполонила душу, что даже встреча с Джозефом ее не оживила.

Джозеф ждал, что Сидони вскрикнет и бросится к нему. Но когда глаза ее остановились на нем, она оставалась необычно спокойной. Смертельно бледная. Лицо осунувшееся. Только сейчас, когда той воспламеняющей энергии между ними не было, Джозеф осознал, насколько неотъемлемой была эмоциональность для той Сидони, которую он помнил.

– Джозеф, – ровно проговорила она, словно продолжая разговор.

– Доброе утро, Сидони.

Сквозь кипящий гнев и проклятую, неукротимую, незваную радость от одного ее присутствия он силился сохранить голос нейтральным. Ему не хотелось напугать ее.

– Ты меня ищешь. – Ее поведение не выдавало ни малейшего беспокойства. Тени под глазами свидетельствовали: спит она так же плохо, как и он, с момента их болезненного расставания. – Случайная встреча маловероятна.

Сидони говорила отстраненно, безучастно. Это была не та трепетная, волнующая женщина, которая делила с ним постель. Сейчас она казалась в буквальном смысле тенью прежней себя. И она похудела – скулы выступали, щеки стали впалыми.

– Я шел за тобой от твоего дома.

Даже это признание не взволновало ее. Руки в перчатках были свободно сцеплены, плечи опущены.

– Полагаю, это Роберта рассказала тебе, где я.

Роберта рассказала ему не только это.

– Да. Она вчера нанесла мне визит.

Тусклые глаза Сидони вглядывались в его черты, словно пытаясь проникнуть в мысли. Ему стоило немалого труда оставаться сдержанным.

– Ты же сказал, что больше никогда не хочешь меня видеть, – сказала она без всякого выражения.

– Сказал, – отозвался он так же монотонно.

– Тогда зачем ты здесь?

– Обстоятельства изменились.