Семь нот любви

– Поделом вам, Корнелия! – ворчала обер-гофмейстерина. – Сегодня вы совсем осрамились. Какая бессмысленная идея эта лотерея! Теперь во всем, оказывается, виноват дворецкий. Зачем вы не дали ему точных указаний? Вам этот урок очень полезен, но почему же несчастный фон Вальде должен страдать от вашего легкомыслия? Воображаю, как он себя чувствует в обществе этой… учительницы музыки, дочери… письмоводителя!

– Зачем он так легко сдался? – ответила Киттельсдорф. – Ему совершенно ни к чему было вмешиваться. Она собиралась уходить, и надо же было сунуться этому рыцарю и добровольно взять на себя такую обузу!

– Эта «обуза» очень красива! – с наглой усмешкой прошамкал старый кавалер обер-гофмейстерины.

– Что вы выдумали, граф! – закричала та ему. – Это замечание на вас похоже, вы готовы восхищаться каждой деревенской бабой. Впрочем, я не отрицаю, эта девушка недурна собою, но разве бедная Роза фон Берген не была общепризнанной красавицей? Все падали к ее ногам, а фон Вальде, которым она заинтересовалась, остался к ней холоден. Советую вам, милая Лессен, в другой раз не слишком доверяться такту и таланту нашей Киттельсдорф.

Корнелия закусила губы и быстрым резким движением набросила на плечи кружевной шарф. В эту минуту к крыльцу подкатил экипаж, в котором должны были отправиться к месту торжества гофмейстерина, Елена, баронесса и старый граф.

– Фу, старая ведьма! – воскликнула фрейлина, после того как самым заботливым образом усадила старуху в экипаж. – Она злится, что не спросили ее мудрого совета. Разве вы не заметили, Гольфельд, что у ее превосходительства чуть парик не съехал на нос, когда она гневно потрясала головой? Я бы две недели хохотала, если бы из-под ее прически вдруг выехал голый череп.

Она уже смеялась до упаду при одной только мысли об этом. Однако ее спутник молча шел вперед, по-видимому совершенно не слушая ее болтовню. Он чрезвычайно торопился, как будто ему во что бы то ни стало нужно было как можно скорее догнать остальное общество, и все время пытливо осматривался по сторонам.

– Ох, какой вы скучный, Гольфельд! Просто смертельно! – с досадой воскликнула Корнелия. – Положим, это ваша привилегия – молчать как рыба и слыть поэтому умным человеком… Скажите, ради бога, зачем вы так бежите? Примите во внимание, что на мне совершенно новое платье, а оно все время цепляется за кусты, через которые вы меня тащите.

Так называемая «Башня монахинь», единственная уцелевшая часть некогда находившегося здесь монастыря, возвышалась в чаще густого дубового леса, принадлежавшего Линдгофу и тянувшегося на много верст на восток. Одна девица из рода Гнадевицев, сестра пресловутого предка с колесом, возглавила этот монастырь, чтобы вместе с другими двенадцатью девами молиться о спасении души своего брата. Реформация, разрушившая монастыри, как азартные домики, проникла в густой тюрингенский лес. Этот монастырь был тоже покинут, заброшен, стал постепенно разрушаться. Уцелела только башня. С ее плоской крыши, окруженной каменной галереей, открывался прекрасный вид на окрестности Л. Этому обстоятельству и была, видимо, обязана башня своим существованием, которое поддерживалось старательным ремонтом.

Сегодня эта старая башня принарядилась, как девушка. Ее ветхая вершина была украшена четырьмя молодыми елками, между которыми весело развевались пестрые флаги, стены были обвиты гирляндами, а у подножия примостился шатер, где прятались батареи бутылок самых различных видов и укрывалась хорошенькая девушка в костюме маркитантки.

Елизавета молча и безвольно покинула зал об руку с фон Вальде, у нее не хватило мужества противиться ему – он говорил таким повелительным тоном и, очевидно, хотел вывести ее из неловкого положения, а потому все ее возражения носили бы характер упорства и еще больше раздули бы все это дело, которое и без того привлекло к себе слишком много внимания.

Большая колонна дам и кавалеров, весело смеясь и разговаривая, следовала за фон Вальде до главных ворот замка, но тут ряды рассыпались в разные стороны по многочисленным лесным дорожкам, ведущим к «Башне монахинь». Многие дамы, заботясь о своих туалетах, пошли по вымощенной проезжей дороге.

Фон Вальде углубился дальше. Он, видимо, не думал, что его дама будет беспокоиться о своем собственноручно выстиранном и выглаженном платье, как другие о своих туалетах, иначе он, без сомнения, не повел бы ее по узкой, едва заметной тропинке, на которую внезапно свернул.

– Здесь очень сыро, – робко прервала Елизавета молчание, царившее до сих пор между ними, и в нерешительности остановилась, словно желая повернуть обратно.

Однако в данную минуту она совершенно не думала о своих тонких туфлях и свежем светлом платье. Она лишь боялась, что снова услышит тот резкий холодный тон, которым фон Вальде говорил всегда, оставаясь с ней наедине.