Семь опасных теней (ЛП)

Я убирала у ворот, когда заметила что-то маленькое, сидящее под первыми тории.

Я с интересом спустилась по большой лестнице, минуя по две ступеньки за шаг. Маленькая лиса-оригами сидела на нижней ступеньке, одна. Я подняла лесу, и ребенок запел вдали песню, голос девочки разносил ветер:

— Кагомэ, Кагомэ… окружу, окружу…

Браслет нагрелся. Я оглянулась, ожидая увидеть хихикающую Ами за одной из колонн ворот. Она переросла баловство детей в стиле канчо* в пять. В шесть она увидела достаточно программ по телевизору, чтобы научиться шуткам сложнее.

— Ами? — спросила я. Ответа не было. Ветки дерева шуршали от ветра. Воздух тянул за выбившиеся волоски у моей шеи, поясницу покалывало. Тело что-то ощущало, но разум не мог понять, что. — Ау?

Каменные ступени были пустыми, но мне казалось, что на меня посмотрела тысяча глаз, их взгляды задевали мою кожу, мои волосы и грудь. Страх развернулся в спине, что-то безглазое и примитивное. Я попятилась и повернулась, взбежала по ступенькам, устремилась к храму.

Лиса-оригами покалывала ладонь, когда я добралась до вершины лестницы. Я согнулась, тяжело дыша. Я оглянулась, но внизу были просто врата. Я говорила себе, что не было ничего странного в появлении оригами у храма синто. Это было подношение, не предупреждение. Или это баловался ребенок.

«Все хорошо», — я убрала оригами в карман. Солнце спустилось сильнее по небу, мерцало за ветками.

Через двадцать минут я закончила подметать в главном дворе. Я пошла к кабинету, чтобы переодеться, но заметила белую вспышку. Я замерла и охнула. Вторая лиса-оригами сидела на плоской площадке у пруда. Я пропустила эту лису до этого? Нет, я бы заметила ее, она была не на месте.

Ветерок гремел табличками эма на рамах неподалеку. Я вздрогнула, пульс колотился, напоминая старый телефон деда звуком, а потом закатила глаза от своей реакции. Я сняла лису с камня, чтобы отнести в кабинет. Это была просто сложенная бумага, которую я могла поймать пальцами.

Вдали гудели машины, деревья закрывали от криков и смеха людей, превращая звуки в приятный гул. За всем этим продолжалась детская песня:

— Kago no naka no tori wa… птица в клетке…

Уже ближе.

— Ами? — я замерла и повернулась ко двору. — Если это шутка, я заставлю тебя идти домой одну! В темноте!

Хихиканье разносилось по храму. Я цокнула языком и сунула руку в карман, ожидая, что острые углы бумаги вопьются в пальцы.

Но карман был пустым.

Первая лиса пропала.

* канчо — игра японских детей, когда они складывают ладони и указательными пальцами пытаются попасть в анус противника, пока тот их не замечает

Три

Храм Фуджикава

Киото, Япония

Я сунула руку в карман, порылась, едва дыша.

«Ами как-то украла ее у меня? — это было невозможно. Моя сестра всякое умела, но не была хитрым вором. — Что-то не так, — от этого мне стало не по себе, кости словно стали изо льда. Мне нужно было найти дедушку. — Сейчас».

Я поспешила по двору. Дедушка вечером пил чай в чайном домике храма, каким бы ни было время года. Он говорил, что находил красоту в любом времени года, и в его возрасте — он был бодрым даже в семьдесят пять — каждый месяц ощущался быстро и горько, как цветы вишни.

Как и ожидалось, я нашла его в чайном домике, на веранде. Он смотрел, как кои плавают под прозрачной поверхностью пруда. Он все еще носил наряд храма с черными хакама, держал в морщинистых ладонях чашку чая. Его волосы были когда-то черными, как полночное небо, а теперь были серебряными, как луна, сияли в последних лучах дня. Он поднял взгляд, когда я приблизилась, улыбаясь.

— Добрый вечер, Кира, — сказал дедушка.

Я поклонилась ему, а потом прислонила метлу к низкой ограде чайного домика.

— Здравствуй, дедушка. Как твой чай?

— Это не важно, — сказал он, я подошла к нему на веранде. — Слышишь голос на ветру? Что-то сегодня не так, другие храмы в районе сообщают, что ёкаи переполнили их улицы. Пока что нам везет, но были уже отчеты о жестокости на севере.

— Не очень везет, — я показала ему лису-оригами. Дедушка нахмурился. Он опустил чашку и забрал лисичку из моих рук. — Я нашла это у ворот храма. Я положила ее в карман, а через минуты потеряла…

Я замолкла, переживая из-за выражения лица дедушки. Морщин на его лбу стало больше, они стали глубже, тени провели линии на его коже. Мне стало не по себе. Он крутил лисичку в руках, разглядывая ее со всех сторон.

— Вот урок по онмёдо для тебя, — он сжал хвост лисы большим и указательным пальцем и поднял ее. — Это шикигами, слуга, которого онмёджи и ёкаи используют в ритуалах. Я его не призывал, и его магический резонанс мне незнаком.

— Что это значит? — мой голос дрожал от тех слов.

Дедушка поднял руку, чтобы я молчала.

Ветер поднялся снова, шепча:

— Itsu, itsu, deyaru… когда, о, когда мы встретимся?

Мой браслет вспыхнул быстро и ярко, и мне показалось, что звенья замерзли. Я сжала запястье от боли.