Семь Оттенков Зла (ЛП)

— Вы лишились рассудка? Кто такой Джон Кент?

— Вопрос, который я хотела бы задать вам, звучит иначе: где сейчас Джон Кент? И будет ли когда-либо найдено его тело?

— По вам плачет бедлам, мадам.

Теперь настала очередь Кэтрин смеяться. Она прошла мимо Минкс, разглядывая различные предметы в гостиной. Помещение изобиловало восхитительными изделиями из керамики, на стенах висело несколько достойных написанных маслом картин и… на самом видном месте стояла скелетообразная рука, соединенная воедино проволокой — на маленьком постаменте под стеклянным куполом.

— Вы действительно доктор? — спросила она.

— Разумеется. Вас, кажется, не было в городе, когда ко мне попал ваш… подопечный. Мэтью Корбетт. Я выхаживал его после того, как он имел несчастье попасть в тот пожар. Поинтересуйтесь у него, когда он вернется. Я доктор и весьма успешный.

— В какой профессии, сэр? Врачевателя или убийцы?

— У нее всегда так плохо с головой? — обратился Полливер к Минкс.

— Мы знаем, кто ты, — ответила Минкс. Она подошла к нему ближе, остановившись на расстоянии в пару футов. Полливер сделал шаг назад, но замер, поскольку даже этот один-единственный шаг заставил его вздрогнуть от боли и поморщиться. Минкс меж тем продолжала: — Мы знаем о поездках, которые ты предпринимал. Четыре или пять дней каждые два-три месяца. Ты явно предпочитаешь в своих делах стабильность. Нам все известно.

Полливер уставился на Минкс. Она видела, как меняется выражение его глаз. Что-то в его лице как будто обострилось. Глаза впали, а кости начали торчать, словно маленькие лезвия, жаждущие прорезать себе путь наружу. Он приподнял небритый подбородок, и улыбка расползлась по устрашающему разрезу его рта.

Это длилось в течение одного удара сердца, а затем исчезло.

— Я лечу пациентов, — тихо и вкрадчиво сказал он. — Не только в Нью-Йорке и на окрестных фермах. Я также помогаю докторам из других городов. Я очень востребован. Моя специальность…

— Отрезать пальцы? — перебила Кэтрин.

— Хирургия, — ответил он. Его лицо ничего не выражало. — Но сейчас я не в лучшей форме. На меня весьма сильно влияет погода… только и всего. А теперь прошу извинить: я должен вернуться в постель, а вам обеим пора покинуть мой дом. — Он прошел мимо Минкс и направился к двери. Обе женщины заметили, что он прижимает руку к левому боку.

— Ваша куртизанка у мадам Блоссом, — заговорила Кэтрин, так и не сдвинувшись с места. — Ее звали Миранда, верно? Какие у вас с ней были игры! Расскажите, какое удовольствие вы получаете от этого?

Полливер замер, потянувшись к задвижке. Он обернулся к Кэтрин и взглянул на нее со слабой улыбкой, но в глазах читалась неприкрытая угроза.

— Мне хотелось бы знать, — спокойно продолжила Кэтрин, — что побудило человека, получившего такое образование и умеющего лечить людей, стать Билли Резаком. — Костяшки ее пальцев постучали по стеклянному куполу, под которым находилась скелетообразная рука. — Быть таким целеустремленным в этом своем увлечении, я бы даже сказала, одержимым. Убивать несчастных столь изощренным способом, а их пальцы присваивать как некий трофей, оставляя искалеченные конечности в виде визитной карточки. Это и есть то, что вами движет? Могу ли я позволить себе фамильярность и называть вас Билли? — Она приблизилась к нему на шаг, не дожидаясь ответа. — Что-то в вашем прошлом, я полагаю, сильно на вас повлияло. Случай, который заставил вас желать одновременно врачевать и отбирать жизни. Думаю, некоторые специалисты назвали бы это изломом личности. Искаженное воспоминание о руке матери или отца? Возможно, толчком послужила рука священника? Рука проститутки, когда вы были ребенком? Поднятая на вас рука в ярости, которую вы никогда не сможете ни забыть, ни простить? Или вы просто родились таким — двуликим? Эти две части вас уживаются в одном теле, а ваш разум настолько искусен, что преуспевает как в исцелении, так и в разрушении? Так каков ответ, Билли? Прежде чем мы уйдем, я должна знать.

— Ха! — резко хохотнул доктор. Этот возглас прозвучал, как задушенный смешок висельника. Он переводил взгляд с одной женщины на другую, и, если бы ненависть обладала физической силой, они обе были бы уже изорваны ею в клочья.

— Вы ничего не знаете, — прошептал он. — Вы говорили об удовольствии глядеть в лица поверженных врагов, но вы ничего об этом не знаете! А я — знаю человеческие слабости и пороки. Знаю, что движет людьми. Взять хотя бы вашего Джона Кента! Как глупо с его стороны было приезжать сюда, на мою территорию. Ему стоило довольствоваться клочком победы: ему удалось подобраться ко мне близко и даже остаться в живых. Тогда он почти победил меня, но здесь — совсем другая игра. О, его глупость стоила ему жизни! Он был так жалок и предсказуем, выходя на мой зов. Милый добропорядочный Джонни высокомерно вообразил, что может запросто явиться в Нью-Йорк и пристрелить меня, как собаку! Черта с два я бы ему это позволил!