Семь пар железных ботинок

После первых же Ванькиных слов Киприану Ивановичу стало понятно, что сын читает «юрунду», но (странное дело!) складная небылица о медведе, гнущем дуги, таила в себе большой и полезный смысл.

— Еще чего ты выучил?

— Про лебедя, рака и щуку, потом про кота и щуку.

Выслушав басни, Киприан Иванович уже спокойно оценил:

— Притчи, значит... Оно бы вроде и юрунда, а с поучением: взялся за общее дело — делай по согласию, а не за свое дело вовсе не берись...

— Это мне Петр Федорович объяснял.

— То-то же! — Здесь Киприан Иванович нахмурился.— А бог здесь вовсе ни при чем. Он и без тебя все знает. И крестное знамение ни к чему...

— Я, тять, только тогда крещусь, когда слова слаживаются: скажем, сначала и «легка», а потом «облака» или «засела» и «хвост отъела».

В свете такого объяснения Ванька представал перед отцом в образе закоренелого язычника-рифмопоклонника.

Таковая ересь подлежала немедленному и беспощадному искоренению.

Пришлось Ваньке становиться на колени и десять раз подряд читать «Верую».

ГЛАВА ШЕСТАЯ ВАНЬКА СТАНОВИТСЯ ХОЗЯИНОМ ПЛАНОМОНА И ОБРЕТАЕТ ТОВАРИЩА В ЛИЦЕ МЕДВЕЖЬЕЙ СМЕРТИ. БЕСПРИМЕРНЫЙ ПОЛЕТ, НЕ СТАВШИЙ ДОСТОЯНИЕМ ИСТОРИИ. ЕСЛИ НЕ СЧИТАТЬ ПОРКИ, ВСЕ СКЛАДЫВАЕТСЯ ВЕЛИКОЛЕПНО

1.

Без малого пять лет шла от берегов Ла-Манша до берегов Негожи потрясающая новость. Только на последнем этапе — от дьяконовского дома до избы Перекрестовых — обрела она достойную своего значения телеграфную скорость. Ванька чуть не задохнулся, пока бежал с ней до дома. Не мудрено поэтому, что в текст передачи вкрались погрешности. Киприан Иванович, собиравшийся лезть на сеновал, был прямо-таки ошеломлен необычайным известием.

— Тять, слышал? Ававатор Блерий на планомоне Ломаш перелетел! Планомон с пропёрлером ж-ж-ж!.. Ух, ты!

— Чего?— удивленно переспросил Киприан, не разобравший в сообщении сына ничего, кроме тявканья, блеяния и шмелиного жужжания. — Что еще за ававатор?

— Который летает... А имя у него — Блерий.

— Ну, а Ломаш?

— Ломаш — вроде протоки на Оби, только еще шире и вода в нем соленая... Теперь понял?

Толковали минут пять, прежде чем Киприан Иванович узнал некоторые подробности перелета храброго французского авиатора Луи Блерио на моноплане через пролив Ла-Манш.

Многие односельчане сочли бы Ванькин рассказ вольнодумной, даже греховной выдумкой, но, заглядывая кое-когда в дьяконовский дом, Киприан Иванович привык верить идущим оттуда новостям. Кроме того, побывав на войне в Японии и обогнув по морю половину земного шара, сам насмотрелся всяких чудес до воздушных шаров включительно. Однако, проча Ваньке солидную и почетную будущность хлебороба, он не поощрял его увлечений, как он говорил, «барскими затеями».

— Бары с жиру бесятся, вот и летают, — оценил он известие. Нам это без надобности... Лезь-ка вон на сеновал да скидывай для коней сено...

Про перелет Блерио можно было бы позабыть совсем, если бы весной, в конце мая, не занялся аэронавтикой сам Ванька, нашедший себе компаньона в лице Григория Ерпана, что сразу придало этим занятиям гигантский размах.

Объясняя Ваньке устройство блериовского моноплана, Петр Федорович не поленился склеить маленький, в страницу тетради, змеек. Как запускать его — Ваньку долго учить не пришлось, простора же для запуска было более чем достаточно — целая Сибирь. Берега Негожи в том месте, откуда Ванька зимой наблюдал за проезжавшими почтовыми тройками, позволяли проводить авиационные опыты любого масштаба.

Стоял ясный, теплый, но довольно ветреный день, когда Ванька с приятелями-еретиками запускал свой змеек, выделывавший в воздухе самые хитрые курбеты. Эти курбеты и привлекли внимание Григория. Нимало не считаясь с тем, что кто-то обвинит его в несолидности, он, к великому Ванькиному восторгу, примкнул к компании. Возникший между ним и Ванькой увлекательный разговор о полетах носил сначала чисто теоретический характер.

— Нынче ветрено, вот он и кутыряет,— объяснял Ванька. — Это я еще ему хвост длиннее сделал, а то он не так кутырял... Я, дядь Гриша, когда вовсе большой вырасту, ух ты, какой большой планомон склею!.. Такой, чтобы на нем летать можно было.

Ванька показал на двухсаженную елку.

— Можно!— не долго раздумывая, согласился Ерпан.— Из чего только склеишь? Бумага не выдержит...

— Лист на лист налеплю. Она толще будет.

— Тогда так.

В дальнейшем разговор принимал все более деловой характер и привел, как говорится, к полному взаимопониманию.

Так как Григорию Ерпану предстоит играть весьма немаловажную роль, читателю неплохо было бы познакомиться с ним поближе.

Напрасно мы стали бы искать слово «ерпан» в толковом словаре, оно было в ходу только на Горелом погосте и, прежде чем стать прозвищем, служило для определения характера самостоятельно мыслившего человека, задорного и ершистого. Первым общепризнанным «ерпаном» был дед Григория, тот самый Чернобородый, который заставил целовать крест заехавшего на погост чиновника.