Семь песен

В этот миг мне стало ясно, почему дома расположены таким образом. Деревня представляла собой театр! И я появился здесь как раз вовремя – к началу очередного представления.

Дойдя до ворот, я остановился. В отличие от прошлого раза, когда я приходил сюда, меня не встретил стражник с копьем, нацеленным в грудь. Наоборот, меня приветствовала табличка с недавно вырезанной надписью, прибитая к одному из столбов. Отполированное дерево блестело в лучах вечернего солнца. Я прочел: «Добро пожаловать в Каэр Нейтан, Город Бардов. Приветствуем всех, кто приходит с миром». Ниже были вырезаны строки, которые, как я знал, принадлежали Каирпре: «Здесь вечно песнь плывет на облаках, поэма у любого на устах».

Едва я прошел через ворота, с одной из примитивных скамеек вскочил худой человек с непокорной гривой волос и зашагал ко мне. Темные глаза сверкали под лохматыми бровями, похожими на заросли ежевики. Я ждал его, опершись на посох.

– Привет, Каирпре.

– Мерлин, – прошептал он и сделал такое движение, словно собирался захлопать в ладоши от радости. Затем, бросив быстрый взгляд за спину, на тощего человека, который нараспев произносил очередную строфу, он, видимо, передумал аплодировать. – Рад видеть тебя, мальчик мой.

Я кивнул, сообразив, что поэт, должно быть, решил, что моя миссия в Темных холмах завершена. И подумал, что нелегко будет открыть ему правду.

Он снова взглянул на декламирующего человека, окинул взглядом серьезные, мрачные лица слушателей – мне показалось, что они вот-вот разрыдаются.

– Мне жаль, что в день своего возвращения ты не застал выступления более талантливого барда.

– О, ничего страшного, – прошептал я. – Судя по каменным лицам зрителей, этот парень обладает талантом навевать тоску. Что он читает? Трагедию?

Брови Каирпре поползли вверх.

– К сожалению, нет. – Он тряхнул взлохмаченными волосами. – Хочешь верь, хочешь не верь, но этот бедняга претендует на роль шута.

– Шута?!

– Именно.

Тут до меня донесся неприятный, назойливый металлический звук, режущее слух бряцание. Взглянув в сторону выступающего, я увидел, что он отчаянно трясет головой. При этом его остроконечная шапка болталась из стороны в сторону. Звенели те самые металлические шарики. Это были бубенчики! Конечно же, подумал я. Именно то, что нужно, чтобы рассмешить людей. Только эти бубенчики вызывали желание бежать от их владельца подальше – их звуки напоминали скорее скрежет скрещенных мечей, чем мелодию колокольчика.

Некоторое время я рассматривал «шута». Его руки безвольно повисли, словно плети, плечи опустились, он согнулся почти пополам. Кроме того, его лицо – и лоб, и глаза, и рот – превратилось в недовольную гримасу. Это произвело неоднозначный эффект, потому что, несмотря на изможденный вид актера, у него была дряблая шея со множеством складок-подбородков. И поэтому, когда уголки его рта опустились, то же самое произошло с пятью или шестью подбородками.

Он стремительно завернулся в свой тяжелый плащ с таким видом, словно собирался произнести речь, и запел. Его печальное пение напоминало завывание. Создавалось впечатление, будто он не поет, а плачет, и с каждым вздохом с его губ рвется рыдание. Подобно Каирпре и большинству обитателей деревни, я поморщился. Возможно, этот человек и пытался позабавить зрителей, но его пение было не более жизнерадостным, чем панихида.

Звон бубенчиков шута
Страх прогонит навсегда!
Боль, тоска, печаль, беда
Прочь исчезнут без следа!
Веселись, танцуй и пой:
Лучший шут теперь с тобой!
Резво по траве скачу,
Рассмешить вас всех хочу!
Слушай серебристый звон:
Счастье всем приносит он.
Веселись, танцуй и пой:
Лучший шут теперь с тобой!

Под звуки заунывной песни я обратился к Каирпре:

– Неужели он не понимает, как ужасно это смотрится со стороны? В жизни не видел и не слышал ничего менее забавного.

Бард тяжело вздохнул.

– Мне кажется, он все понимает. Но, несмотря ни на что, упорствует. Его зовут Бамбелви. С раннего детства, с того дня, как он впервые распугал птиц своим пением, он мечтает быть шутом. Не просто валять дурака и время от времени развлекать людей дурацкими выходками. Он хочет быть настоящим шутом, то есть человеком, который владеет высоким искусством облекать мудрость в одежды юмора. Он называет себя Бамбелви Весельчак.

– Ему больше подошло бы имя Бамбелви Страдалец.

– Я знаю, знаю. Как я уже говорил прежде, «подняться хочет тесто, занять побольше места».

Деревенские жители тем временем совершенно лишились присутствия духа и выглядели еще более расстроенными, чем сам Бамбелви. Многие спрятали лица в ладонях, все хмурились. Одна девочка вырвалась из рук матери и убежала в дом. Длинные черные волосы развевались у нее за спиной. Женщина осталась на месте, но, судя по ее лицу, отчаянно завидовала дочери.

Я, в свою очередь, нахмурился и обратился к Каирпре: