Семь планет

Шах, обретя счастливую любовь,
К вину и музыке вернулся вновь.

В звенящих кубках пенилось вино,
И пение звенело заодно.

В саду, нередко до ночной поры,
Он царственные задавал пиры.

Дворцовый сад мы раем назовем:
Царица рая пребывала в нем,

Нет, роза, украшавшая цветник!
Бахрам терял сознанье каждый миг…

Когда, вином веселым насладясь,
Из белой розы красной становясь,

Настраивала звонкий чанг она, —
Согласно пели струны, лишь одна

Струна, оцепенев, рвалась в тиши:
Рвалась струна Бахрамовой души.

Не чанг — отшельник у нее в руках:
Он стан сгибает, как святой монах,

Он опускает скорбную главу…
Нет, пьяницей его я назову:

Звенит он — и заслушался кабак,
Сам пьяный, опьяняет он гуляк.

Но входит гурия в его игру.
Заводит песню магов на пиру —

И мир преображается земной,
Задет ее волшебною струной.

Мы вспомним феникса, на чанг взглянув:
Всю чашу выдолбил чудесный клюв,

В ней дырочки сквозные — то проход
Для тонких струн… Какой мудрец сочтет

Число всех звуков, что звенят вокруг?
Из каждой дырочки исходит звук,

Летя по струнам! Лишь рукою тронь —
Как феникс, чанг низринет в мир огонь.

Заслушавшийся мир объят огнем,
Но чанг, сгорая, вновь родится в нем.

Хотя павлином феникс наряжен,
Он соловьиным горлом наделен.

Нет, феникс музыку завел свою, —
Сгорая, мир внимает соловью.

Не диво, что весь мир к нему приник:
Китайский соловей розоволик…

Розоволикой был Бахрам пленен,
Покоя без нее не ведал он,

Не отрывал от милой пери глаз,
От песен — слуха, пламенел и гас,

Он без нее метался без души,
Но рядом с ней лишался он души.

Он пил вино, от страсти к ней сгорев,
Жизнь возвращал ему ее напев.

Волшебным пеньем сердце зажжено:
Чтобы залить огонь, он пил вино.

Она лицо откроет — гибнет он.
Уста раскроет — издает он стон.

Чтоб успокоить сердце, бедный шах,
Прервав пиры, охотился в степях,

Но удалялся от пиров ли он,
Иль предавался шумной ловле он,

С возлюбленной не разлучался шах,
Быть без нее не соглашался шах…

В степях Китая жившая досель,
Любила черноокая газель

Степной простор, степную пестроту,
Тюльпаны в обжигающем цвету.

Вот почему ей были по душе
Поездки в степь и отдых в шалаше.

Охотники неслись и гнали дичь,
Веселый, грозный издавая клич,

Скакал Бахрам по травам и камням,
Качалась в паланкине Диларам.

Охоту превратил в обычай он,
Но сам для пери стал добычей он:

Лукавый идол пеньем колдовским
Его смущал и властвовал над ним.

Желая загасить любовь,
Бахрам Все чаще припадал к ее устам,

Но пламя страсти не погасло в них:
Как видно, заключалось масло в них!

Любовь неутолимою была:
Ведь гурия — любимою была!

Чем больше утолял желанье он,
Тем дольше чувствовал пыланье он.

Шах даже рядом с ней терял покой,
А без нее стонал он, как больной.

Свиданья были гибельней огня,
А без нее не мог прожить он дня.

Она ему подругою была,
Возлюбленной, супругою была,

В беседах с ней он счастье находил,
В свиданьях с ней он страстью исходил.

Своей любовью так увлекся он,
Так близостью к луне зажегся он,

Так был он околдован, так привык
Перед собою видеть лунный лик,

Что, властный, он при ней не смел вздохнуть,
А без нее в тоске терзалась грудь.

И до того дошло, что мудрый шах
Забыл о государственных делах,

И правосудьем он пренебрегал,
Несчастным людям он не помогал,

Заботами не радовал народ.
Уже роптал, досадовал народ, —

Не слушал жалобы народа он.
Так прожил три-четыре года он…

Кто яд любви вкусил — в конце концов
Лишится всех престолов и венцов.

Бедняк последний, гордый шах страны —
Пред воинством любви они равны.

Любви подуют смелые ветра —
Взлетят равно и щепка и гора.

Поток любви обрушится с высот —
Равно дворец и хижину снесет.

Дракон пред ней дрожит, как муравей,
Как жалкий нищий, робок царь царей!

И вот, заботы царские поправ,
Завоеватель множества держав —

Владыкой всех племен его зови —
По доброй воле стал рабом любви.

Теперь одну преследовал он цель:
Охотясь, развлекать свою газель,

Отыскивать все новые места,
Чтоб скуки не знавала красота,

Покуда час веселья не пробьет
И луноликая не запоет.

Стремится он и к песне и к вину,
Лишенный воли, видит он одну

Свою черноволосую мечту,
Любовь звонкоголосую в цвету!

Погибелью душе грозит вино.
Когда ж оно с любовью — заодно,

Бессилен человек: судьбу губя,
Он пустит по ветру всего себя.

Был шах пленен любовью и вином,
О том, что стало с ним, рассказ начнем.