Семь. Повесть о детстве

«Однажды за папой пришел какой-то старик с длинной седой бородой, в охотничьем костюме из брезентовых штанов и куртки зеленого цвета, в руках его была сучковатая палка похожая на посох. Папа, кажется, побледнел и сказал: здравствуй. Ты за мной? Старик кивнул. Папа быстро переоделся и отправился вслед за этим стариком. А я вцепилась в его руку и сказала, что: Не отпущу…. Папа посмотрел на старика, и тот сказал: Пусть идет с нами. Мы долго шли по лесным тропам и через бурелом, потом пыли на лодке половину дня, пробирались через болото, шли в скалах, снова тайга и огромные заросшие лесом холмы, и вот неожиданно лес расступился, только что вокруг были лишь большие деревья, а теперь – маленькая уютная деревенька – дворов на двадцать. Рядом со старым кедром, почти у самых корней бил ключик из которого, мальчик в зеленой рубахе и таких же штанах, похожих на охотничий костюм старика – проводника, набирал воду в синее эмалированное ведро, опустив его в золотистый песок намытый ключом. Мама тогда очень удивилась, когда им пришлось заночевать в этой деревне. Почему удивилась? Там была своя дизельная электростанция. О чем дедушка – ее папа говорил с этими людьми, она не знала. Ей тогда было еще меньше чем мне – лет шесть, и она еще мало понимала об этом мире. Потом, уже поутру, они с папой вернулись домой, вел их все тот же старик – проводник. Всю эту историю она позабыла, пока я не спросил, и сама удивлялась, почему она ничего не помнила, и ничего толком не знала о родне со стороны моего деда – ее отца.

*

Помню, дедушка рассказывал, как в детстве живя в лесу, они баловали – качаясь на деревьях в лесу. Двое сгибали тонкую осину или березку, третий хватался за ее макушку и отправлялся в полет вместе с деревом. Дед смеялся, вспоминая эту историю, правда сказал, что закончилось все плохо, Микита, его друг, взлетев – неудачно приземлился и сломал левую руку, пришлось делать лубок и им здорово попало от старших.

*

Пытаясь найти, что – то про семью деда я вышел на Чехию, помню, что дед говорил, про то, что где – то в Европе во время войны пропал его старший брат, отличный кузнец. После войны здесь восстанавливалось практически уничтоженное немцами производство лучших в Чехии ножей под новым брендом Миков. Но думаю, что это просто совпадение и больше ничего.

*

Мой дед был ужасным максималистом, или все, или – ничего. И я, кажется, пошел в него, довольствуясь «ничего», веря, что получу от этого мира «все», конечно только то, во что верю и о чем, действительно мечтаю.

Было время, когда я внезапно просыпался по ночам, и от того, что не мог больше заснуть шел на свет. Там, на кухне сидел дед в белой майке и сатиновых черных трусах, рядом стояла старая керосиновая лампа и дед что – то писал в желтую клетчатую тетрадь.

– Чего не спишь, малыш? – спрашивал он шепотом. – Хочешь, я тебя покормлю?

Я кивал, хотя был не голоден. Мне просто хотелось посидеть рядом с ним. Я присаживался на табурет, накрытый вязанной накидушкой, из цветных квадратов, и делал вид, что смотрю в окно, за которым царила непроглядная ночь. А дед хлопотал, доставал из погреба сковородку котлет и хлеб, делал мне бутерброд, наливал молока. А я говорил:

Спасибо…, – и ел не спеша, наблюдая как дед, снова пишет что – то в свою желтую тетрадь.

Он белоснежно седой, но все еще поджарый и мускулистый, на спине три шрама, похожие на ожоги и тонкая полоса – рубец на груди – наискось.

Поев, я прислонялся к деду и кажется, засыпал, поэтому не помнил, как дед относил меня, обратно в мою кровать, в которой я просыпался поутру.

*

В то лето, когда мне было семь лет мы с дедом дважды ездили в большой лес, собирать грибы. Для нас было только три породы настоящих грибов: белые, красноголовики и грузди. Их мы за раз с дедом умудрялись набирать два мешка, которые запихивали в люльку старого немецкого мотоцикла, который подарили когда-то деду как военный трофей.

Приезжая в лес, дед первым делом выбирал особое дерево, и стоял рядом с ним, приложив обе ладони к стволу с закрытыми глазами, молчал. Конечно, я спрашивал, зачем он это делает, но мой неразговорчивый дед обычно не отвечал, только улыбался и гладил меня по голове.