Семь шагов к Сатане

Картрайт спустился по ступеням. Он шел, как кукла, которую дергают за ниточки.

Он остановился у основания лестницы. Повернулся и снова, как марионетка, начал подниматься, ступая автоматически на каждый след, к которому подходил. Глаза его не отрывались от скипетра и короны. Рот был перекошен, как у убитого горем ребенка; поднимаясь, он плакал

Раз – сверкающий отпечаток на черной стороне шара.

Два – другой там же.

Три – след на белой стороне.

Четыре – след на черной!

Приступ адского хохота сотряс Сатану. Мне на мгновение показалось, что его черный плащ растаял, стал воздушным и превратился во всеобъемлющую тень. Черная тень, казалось, нависла над ним.

Хохот его гремел, а Картрайт карабкался по ступеням, с искаженным лицом, с взглядом, не отрывавшимся от сверкающих побрякушек на золотом троне, с протянутыми к ним руками…

Послышался свистящий звук. Черный ужас наклонился вперед и кинул свое лассо. Оно упало на голову Картрайту и обхватило его плечи.

Рывок, и Картрайт упал.

И мучитель потянул его, не сопротивлявшегося, по ступеням.

Свет погас. Наступившая тьма казалась еще мрачнее от раскатистого, демонического хохота.

Хохот прекратился. Я услышал тонкий жалобный крик.

Свет загорелся снова.

Черный трон был пуст. Пуст был и помост. Ни Сатаны, ни палача – ни Картрайта!

Только скипетр и корона насмешливо горели на золотом троне между двумя линиями неподвижных людей, одетых в белое.

Глава седьмая

Кто-то тронул меня за руку, я вздрогнул и увидел Консардайна. На его лице была тень того же ужаса, который я ощущал на своем.

Зажимы, удерживавшие мои руки и ноги, разжались, вуаль с лица поднялась. Я встал из кресла. Снова в храме стало темно.

Затем медленно загорелся янтарный свет. Я посмотрел на заднюю часть храма. Ряды сидений в амфитеатре были пусты, не осталось никого из той скрытой аудитории, чьи вздохи и бормотание доносились до меня.

Исчез золотой трон и то, что лежало на нем. Исчезли все люди в белом, кроме двоих. Эти двое охраняли черный трон.

Сверкали голубые глаза каменного Сатаны. Пылали семь сияющих отпечатков детской ноги.

«Они открыли ему дорогу в рай, но он ослаб, и они привели его прямо в ад».

Консардайн смотрел на семь следов, и на лице его было то алчное выражение, которое я видел на лицах посетителей Монте-Карло, склонившихся над столом с рулеткой; лица, вылепленные жгучей страстью азарта, свойственной больше женщинам; лица, голодно глядящие на колесо перед тем, как оно начинает вращаться; эти люди видят не колесо, а то золото, которое они могут вырвать из полных горстей судьбы. Как и они, Консардайн видел не пылающие следы, а ту зачарованную страну исполненных желаний, куда они могут привести.

Паутина искушений, раскинутая Сатаной, владела им!

Что ж, несмотря на все виденное мной, эта паутина захватила и меня. Я чувствовал нетерпение, напряженное желание испытать собственную удачу. Но сильнее стремления обрести сокровища, которые он обещал, было желание заставить этого насмешливого, холодного и безжалостного дьявола подчиняться мне, как он заставил меня подчиняться себе.

Консардайн оторвался от очаровывавшего его зрелища и повернулся ко мне.

– У вас был нелегкий вечер, Киркхем, – сказал он. – Хотите идти прямо к себе или заглянете ко мне, мы немного выпьем?

Я колебался. Мне хотелось задать тысячи вопросов. И все же более настоятельной была необходимость остаться в одиночестве и переварить все, что я видел и слышал в этом странном месте. К тому же – на сколько из тысяч моих вопросов он ответит? Судя по предыдущему опыту, таких будет немного. Он сам принял решение.

– Вам лучше лечь, – сказал он. – Сатана хочет, чтобы вы обдумали его предложение. В конце концов мне не разрешено, – он торопливо поправился, – мне нечего добавить к тому, что сказал он. Он хочет получить ответ завтра утром, вернее, – он взглянул на часы, – сегодня, поскольку уже почти два часа ночи.

– Когда я его увижу?

– О, не раньше полудня. Он, – Консардайн слегка вздрогнул, – он будет с утра занят. Можете спать до полудня, если хотите.

– Хорошо, – ответил я, – пойду к себе.

Без дальнейших комментариев он провел меня через амфитеатр к задней стене храма. Нажал, одна из неизбежных панелей скользнула в сторону, открыв еще один маленький лифт. Заходя в него, Консардайн оглянулся. Отпечатки тревожно мерцали. Двое одетых в белое стражников стояли по обе стороны черного трона, внимательно глядя на нас своими странными глазами.

Консардайн снова вздрогнул, затем вздохнул и закрыл панель лифта. Мы вышли в длинный сводчатый коридор, выложенный плитами мрамора. Дверей в нем не было. Консардайн нажал на одну из плит, и открылся второй лифт. Он остановился, и я оказался в комнате, в которой переодевался в вечерний костюм.

На кровати была приготовлена пижама, в кресле – купальный халат, под креслом – домашние туфли. На столе стояли графины с виски, ромом и бренди, сода, чаша со льдом, фрукты и пирожные, несколько коробок моих любимых сигарет – и мой пропавший бумажник!