Семь смертей Эвелины Хардкасл

– Чарльз, скажите мне правду, пожалуйста, – начинаю я.

– Нет, я не хочу вмешиваться в ваши отношения с Грейс, – рассеянно говорит он, продолжая наполнять мешок. – Для вас самый лучший выход – признать, что вы были не правы, и попросить у нее прощения, – улыбается он.

Впрочем, улыбка улетучивается, как только он замечает хмурое выражение моего лица.

– В чем дело?

– Где вы взяли ключ от сундука?

– У кого-то из прислуги, – отвечает он, отводя глаза.

– Ничего подобного. – Я чешу в затылке. – Вы вытащили его из кармана Джонатана Дарби, после того как ударили его по голове. Даниель Кольридж нанял вас для кражи записных книжек Стэнуина.

– Неправда, – с запинкой произносит он.

– Чарльз, не отпирайтесь, – с нажимом говорю я. – Со Стэнуином я уже побеседовал.

Раштона и Каннингема связывает многолетняя дружба, поэтому мне очень тяжело допрашивать камердинера.

– Я не собирался его избивать, – смущенно признается Каннингем. – Я помог Рейвенкорту принять ванну и ушел завтракать, но услышал шум на лестнице и увидел, как Дарби вбежал в кабинет, а следом за ним – Стэнуин. Я хотел было забраться в спальню Стэнуина и отыскать записную книжку, но в спальне был телохранитель. Я спрятался в одной из пустующих комнат и решил посмотреть, что случится дальше.

– Значит, вы видели, как доктор Дикки вколол телохранителю снотворное и как Дарби обнаружил записную книжку. Вы прекрасно знали ее ценность и не могли позволить Дарби забрать ее себе.

Каннингем согласно кивает.

– Стэнуину известно, что произошло в тот злосчастный день и кто именно убил Томаса, – объясняет он. – Все это время он лгал. В его записной книжке есть подлинные сведения. Кольридж обещал расшифровать записи, и тогда все узнают, что мой настоящий отец не виновен в убийстве. – В глазах его плещется страх. – А Стэнуин знает о нашем договоре с Кольриджем? Вы из-за этого с ним встречались?

– Нет, он ничего не знает, – успокаиваю я его. – Я расспрашивал его об убийстве Томаса Хардкасла.

– И он вам все рассказал?

– Да, в обмен на то, что я спас его жизнь.

Каннингем, все еще стоя на коленях, хватает меня за плечи:

– Да вы волшебник, Раштон! Ну говорите же, не томите.

– Он застал окровавленную леди Хардкасл у трупа сына, – начинаю я, пристально глядя на него. – И сделал соответствующие выводы. Немного погодя появился Карвер, взял вину на себя и заручился обещанием Стэнуина, что тот ничего не скажет.

Каннингем смотрит сквозь меня, осмысливает услышанное, а потом с горечью заявляет:

– Ну вот, я много лет пытался отыскать доказательства того, что отец невиновен, а теперь выясняется, что убийца – моя мать.

– А вам давно известно, кто ваши настоящие родители? – сочувственно спрашиваю я.

– Когда мне исполнился двадцать один год, мать во всем призналась, – отвечает он. – Уверяла меня, что мой отец не делал того, в чем его обвиняют, но объяснять ничего не стала. С тех пор я и пытаюсь разобраться, что она имела в виду.

– Вы с ней сегодня утром встречались?

– Я принес ей чаю, – негромко говорит он. – А потом мы с ней разговаривали. В детстве я делал то же самое: приходил к ней по утрам, она расспрашивала меня о жизни, об уроках. Она всегда заботилась обо мне. Я больше всего на свете любил это время дня.

– А сегодня утром она ни о чем необычном не упоминала?

– К примеру, об убийстве Томаса? Нет, этого мы не обсуждали, – саркастически отвечает он.

– Ну, я имел в виду что-нибудь ей несвойственное. Странное.

– Несвойственное… – пренебрежительно фыркает он. – Она вот уже год ведет себя очень странно. Ее не поймешь: то веселится напропалую, то безутешно рыдает.

– Год? – задумчиво переспрашиваю я. – То есть после предыдущего визита в Блэкхит?

Именно после той поездки она пришла к Майклу с бессвязным рассказом о какой-то одежде.

– Да, наверное… – Он рассеянно дергает себя за ухо. – Может быть, это странное поведение объясняется тем, что ее замучила совесть? Может, она хочет во всем признаться, но ей не хватает смелости? Тогда понятно, отчего сегодня утром у нее было такое настроение.

– Какое? О чем вы разговаривали?

– Она была очень спокойная, даже несколько отчужденная. Говорила, что надо все исправить. Жалела, что имя моего отца покрыто позором. – Он расстроенно смотрит на меня. – Вот оно что! Сегодня на балу она хочет публично покаяться. Поэтому она и пригласила в Блэкхит всех тех, кто присутствовал здесь девятнадцать лет назад.

– Вполне возможно, – с сомнением говорю я. – А почему у нее в дневнике отпечатки ваших пальцев? Что вы там искали?

– Я начал ее расспрашивать, но она велела мне свериться с дневником, где записано время ее встречи с конюхом, и к назначенному часу прийти в конюшню. Обещала рассказать мне все подробно после разговора с Альфом. Я ждал ее на конюшне, только она не пришла, и больше никто ее не видел. Может быть, она уехала в деревню.

Я не принимаю в расчет это заявление и говорю:

– А что с пропавшим грумом? Вы спрашивали о нем у конюха.