Семь смертей Эвелины Хардкасл

До сегодняшнего вечера мне встречались лишь небольшие группы гостей, источавших завуалированную неприязнь к хозяевам особняка. А теперь они собрались все вместе, и чем теснее меня обступает толпа, тем гуще становится злоба. Мужчины весь день пьянствовали и сейчас не танцуют, а бродят пошатываясь, огрызаются и глазеют на окружающих – в общем, ведут себя как дикари. Девицы нарочито запрокидывают голову и звонко хохочут, волосы растрепаны, макияж смазан, а они переходят от одного партнера к другому и колко подшучивают над замужними женщинами, которые сгрудились тесным кружком, испуганно глядя на разнузданную, обезумевшую толпу.

«Маска лучше всего открывает подлинную натуру человека».

Чарльз нервно напрягается, с каждым шагом все крепче сжимает пальцы на моем локте. Во всем ощущается какая-то неправильность. Веселье слишком натужное. Это празднество за миг до разрушения Гоморры.

Наконец мы подходим к дивану. Чарльз усаживает меня на подушки. В толпе снуют служанки, разносят напитки, но из нашего укромного уголка подозвать прислугу невозможно. Разговаривать в таком гаме тоже трудно, поэтому Каннингем указывает на стойку с шампанским, окруженную гостями. Я киваю, утираю пот со лба. Шампанское поможет мне успокоиться. Чарльз уходит за бутылкой, а я чувствую легкий сквозняк: кто-то распахнул двери в сад, чтобы было легче дышать. За окнами темно, но в саду зажгли жаровни, цепочка трепещущих огней убегает к пруду, окруженному деревьями. Темнота вихрится, принимает форму, уплотняется, приближаясь; сияние свечей озаряет бледное лицо.

Не лицо, а маску.

Белую фарфоровую маску с клювом.

Я ищу взглядом Чарльза, надеюсь, что он где-то рядом, что сможет задержать таинственного незнакомца, но Чарльз затерялся в толпе. Снова смотрю на распахнутые двери: Чумной Лекарь, выдвинув плечо вперед, пробирается между танцующими.

Опираюсь на трость, тяжело встаю. Даже затонувшие корабли поднимают со дна океана с меньшими усилиями. Ковыляю к морю маскарадных костюмов, поглотившему Чумного Лекаря. Вижу промельки – блеск маски, взмах плаща, – но его самого, как туман в лесу, ухватить невозможно.

Он скрывается из виду в дальнем углу.

Оглядываюсь по сторонам, пытаюсь его снова отыскать, но тут на меня кто-то наталкивается. Взревев от ярости, я оборачиваюсь: из-под белой фарфоровой маски с клювом на меня смотрят два карих глаза. Сердце вздрагивает, и я тоже. Незнакомец испуганно срывает маску, обнажая узкое мальчишеское лицо.

– Ой, простите, я не… – говорит он.

– Рочестер, мы здесь! – кричат ему из толпы.

Мы одновременно оборачиваемся. К нам приближается еще кто-то в наряде чумного лекаря, за ним следует другой, еще трое мелькают среди гостей. Обладатели одинаковых маскарадных костюмов множатся, но ни один из них не мог быть моим таинственным собеседником: то слишком высок, то слишком коренаст, то слишком сухопар или не вышел ростом – несовершенные копии подлинника, все с изъянами. Они пытаются оттащить своего приятеля от меня, но я хватаю чью-то руку – не важно чью, они все похожи.

– Откуда у вас эти костюмы? – спрашиваю я.

Парень ухмыляется, таращит серые, налитые кровью глаза – невыразительные, тусклые, пустые, как дверные проемы; в них нет мысли. Он вырывается, тычет меня в грудь, пьяно бормочет:

– Эй, повежливее!

Видно, что у него чешутся кулаки. Я взмахиваю тяжелой тростью, изо всех сил ударяю его по ноге. Он падает на колени, и с губ его срывается брань. Он пытается подняться, упирает ладонь в пол, а я концом трости пригвождаю ему руку к паркету.

– Откуда у вас эти костюмы? – повторяю я, срываясь на крик.

– С чердака, – отвечает он; побелевшее лицо выглядит фарфоровой маской. – Там их много, все одинаковые.

Он хочет высвободить ладонь, но я лишь сильнее нажимаю на трость, впрочем не наваливаясь всем весом; гримаса боли искажает юношеское лицо.

– Как вы о них узнали? – спрашиваю я, чуть отпуская трость.

– Вчера вечером какой-то слуга рассказал, – говорит он сквозь слезы. – Он уже был при полном параде, в маске и в цилиндре. А у нас не было маскарадных костюмов, вот он и повел нас на чердак. И всех остальных позвал, человек двадцать, честное слово.

«Похоже, Чумной Лекарь не желает, чтобы его обнаружили».

Несколько секунд я смотрю, как он корчится на полу, взвешиваю искренность его объяснения и силу причиненной боли, нахожу их примерно равными и приподнимаю трость. Он торопливо отходит, сжимая поврежденную руку. Как только он пропадает из виду, Майкл, заметив меня в толчее, решительно направляется в мою сторону. Он чем-то встревожен, на щеках алеют пятна. Губы двигаются, но музыка и смех заглушают слова.

Я делаю знак, что не понимаю. Он подходит ближе, выкрикивает:

– Вы видели мою сестру?