Семь смертных грехов

- Наверное иной, отец мой, раз ты так говоришь, но какой бы он ни был, нос покорно следовал за ним. Это был запах горького миндаля, сладкого изюма, благовонной гвоздики, изменчивого муската, тонкого имбиря, острого перца, пряных кедровых орешков, сладких фисташек, меда, сахара, лимонов и красного перца!

Квестарь начал громко причмокивать и хвататься за живот, словно его и в самом деле ждал стол, уставленный яствами. Иезуит иронически усмехнулся.

- Ну, а дальше что? - повторил он настойчиво.

- А на всем этом, отец мой... меня прямо ужас охватывает при мысли, что я должен рассказать тебе, - тут квестарь схватился за голову, - на всем этом...

- Если хочешь, чтобы злой дух был изгнан, слова твои должны быть смелыми.

- А на всем этом - женщина..

Иезуит зашатался и вновь надвинул на глаза капюшон.

- Беспутная женщина... Монах отвернулся от брата Макария, тяжко вздохнул, воздел руки кверху и замер в этой позе.

- Сладострастно потягиваясь, она приказала мне...

Квестарь почесал бородавку на носу, поправил веревку на брюхе и весело подмигнул, разглядывая иезуита, который приподнялся на цыпочки и наклонился к стене.

- Рассказывать ли дальше, отец мой? - покорно спросил брат Макарий.

Монах бросил через плечо:

- Ты же на исповеди, грешник.

- Она приказала мне съесть все, что лежало на блюде, без остатка - и жареную говядину, и. жирную баранину, и дичь, а когда со всем было покончено, эта женщина, дивная, как слеза... Иезуит бросился к квестарю и схватил его за горло.

- Как же ты тогда поступил, негодный?

Брат Макарий сильно выпятил живот и заставил монаха волей-неволей разжать пальцы; освободив таким образом свое горло, он сказал:

- А тогда, святой отец, я проснулся.

Иезуит трижды перекрестил квестаря, бормоча что-то по-латыни. Фыркал он при этом, как собака, которая невзначай сунулась носом в холодную воду.

- Молись, брат, - наконец сказал он, - ты погряз в мирском болоте, и лишь милосердие божие сможет извлечь тебя из нечисти.

- Так я и делаю, отец мой, но мне нужна твоя помощь, потому что ты свят и сердце твое наполнено милосердием.

- Плохо тебя в вашем монастыре воспитывают, тебе каяться надо больше, а не таскаться по свету.

- Отцы-кармелиты - простые люди, и им очень пригодилась хотя бы часть твоей рассудительности. Я исполню все, что прикажешь.

Лицо иезуита стало суровым. Тонкие губы сжались в злой гримасе. Брат Макарий склонил голову и доверчиво спросил:

- Ведь ты до утра, святой отец, не выгонишь меня из замка? Наступает ночь, а спокойным и добродетельным сном я засну лишь близ тебя.

Тут брат Макарий плотнее запахнул рясу, будто его уже колотил озноб, а стая бесов только ждала момента, чтобы вновь развернуть перед его взором омерзительные картины. Он съежился и состроил такую мину, что стал похож на нищего калеку, одного из тех, которые, стоя на паперти по праздникам, ухитрялись выжимать из глаз молящихся слезы, а из их кошельков - монеты.

Но иезуита не тронул несчастный вид квестаря. Монах стоял недвижим, как статуя, устремив взгляд в висевшее распятие.

- Отче преподобный, - не растерявшись молил брат Макарий, - я человек недостойный произнести имя божие, а ты живешь в богатстве...

Иезуит бросил на него испепеляющий взгляд.

- Брат мой, - сказал он, - я вижу, дьявол говорит твоими устами. Все мое богатство - плетки, которыми я умерщвляю плоть, славя дела всевышнего.

- Я окаянный грешник, - повторил квестарь, - а ты держишь душу в духовном богатстве.

Послышался колокольный звон, потом зазвонил колокольчик прислужника.

- Иди, - приказал иезуит, указывая на дверь.

- Неужели я должен уйти без твоего благословения?

- Иди к слугам, они устроят тебя где-нибудь на скамье. Наутро приготовься к исповеди. В этом замке тебе не грозит никакая опасность: здесь сонм дьяволов не имеет никакой силы.

Квестарь обнял ноги монаха.

- Ты, отец мой, вернул мне радость. Я так много надежд возлагаю на завтрашний день.

- Иди! - Иезуит снял со стены плетку и протянул ее брату Макарию. - Высеки перед сном свое грешное тело, и ты найдешь покой.

- Отче преподобный, - всхлипывая, проговорил квестарь, - скажи ангелам, с которыми ты, несомненно, беседуешь, что они могут записать за тобой еще одну душу, которую ты спас для хвалы небесной.

Иезуит положил руку на голову квестаря, вознес глаза кверху и с минуту бормотал какие-то непонятные стихи. Брат Макарий бил себя в грудь, так что келья гудела от его ударов.

- А теперь пора к вечерней молитве.

- О, вижу, опять вижу! - воскликнул брат Макарий, внезапно подняв руки.

Монах в испуге попятился назад. Он хотел что-то сказать, но лишь раскрыл рот и беззвучно шевелил губами, словно у него язык отнялся.

- О святой! - продолжал кричать брат Макарий. - Святой! - И он принялся усердно охаживать себя плетью по спине. - Святой! Святой!

Наконец монах кое-как справился со своим языком.

- Брат мой, что ты увидел?