Семь столпов мудрости

Приближаясь к цели похода, мы услышали, что противник вел огонь по Семне – серповидной горе, прикрывавшей Маан. Группы солдат осторожно поднимались по ее переднему склону, чтобы закрепиться под гребнем. Было ясно, что Семна была нами взята, и мы направились прямиком на новую позицию. На равнине, уже по эту сторону горы, нам встретился верблюд с носилками. Солдат, который вел его за повод, указывая пальцем на свой груз, проговорил: «Мавлюд-паша». С криком «Мавлюд ранен?» я рванулся к нему. Он был одним из лучших офицеров армии, а также самым честным среди нас человеком. Действительно, нельзя было не восхищаться им – стойким, бескомпромиссным, настоящим патриотом. В ответ с носилок прозвучал слабый голос: «Да, это правда, Лауренс-бей, я ранен. Но, слава Аллаху, не сильно. Мы взяли Семну». Я сказал, что еду именно туда. Мавлюд судорожно перегнулся через край носилок, от боли он не мог уже говорить (у него была раздроблена бедренная кость), и точку за точкой указал мне места для организации оборонительных позиций на склоне горы.

Мы прибыли на место, когда турки начинали методический обстрел горы артиллерией. Вместо Мавлюда командовал Нури Сайд. Он хладнокровно стоял на вершине горы. Большинство солдат оживленно разговаривали под огнем и занимались своими делами легко и весело.

Я спросил, где можно найти Джафара. Нури ответил, что Джафар должен был в полночь атаковать Джердун. Я рассказал ему об увиденном ночью пожаре, который мог говорить об успехе Джафара. Мы с Нури обрадовались его курьерам, сообщившим о захвате пленных и пулеметов, а также о разрушении станции и расшивке трех тысяч рельсов железнодорожного пути. Этот блестящий успех должен был на несколько недель вывести из строя северную линию дороги. Потом Нури сказал, что на рассвете прошедшего дня он совершил налет на станцию Гадир эль-Хадж, разрушил ее, а заодно и пять мостов, и расшил тысячу рельсов. Таким образом, и южная линия была парализована.

В конце дня наступила мертвая тишина. Обе стороны прекратили бесцельную артиллерийскую дуэль. Говорили, что Фейсал уехал в Ухейду. Мы перешли через небольшой вздувшийся поток около временного госпиталя, в котором лежал Мавлюд. Своевольный доктор, рыжебородый Махмуд, надеялся на то, что дело обойдется без ампутации. Фейсал был на вершине горы, на самом ее гребне, почерневший от солнца, лучи которого обволакивали какой-то странной дымкой его стройную фигуру и золотили голову через редкий шелк головного платка. Я опустил своего верблюда на колени. «Слава Алаху, все хорошо?» – воскликнул он, протягивая ко мне руки. «Слава Аллаху, и да победит Он», – отозвался я, и мы пошли в его палатку, чтобы обменяться новостями.

Фейсал услышал от Доуни о поражении британцев под Амманом больше, чем было известно мне: о скверной погоде, о смятении в войсках и о том, что Алленби телеграфировал Шие и принял одно из своих молниеносных решений прервать наступление, – мудрое решение, хотя оно сильно ударило по нам. Джойс был в госпитале, но успешно поправлялся, а Доуни находился в Гувейре, в полной готовности выступить на Мудовару со всеми своими броневиками.

Фейсал расспрашивал меня о Семне и о Джафаре, и я рассказал ему все, что мне было известно, в том числе о мнении Нури, и изложил планы на будущее. Нури жаловался на то, что для него ничего не сделали абу тайи. Ауда это отрицал, и тогда я напомнил о том, как мы в первый раз брали плато, и о насмешке, которой я пристыдил их, заставив пойти на Абу-эль‑Лиссан. Это было новостью для Фейсала. Мои воспоминания глубоко задели Ауду. Он горячо клялся в том, что сделал в тот день все, что мог, но условия для подключения его племени к действиям были неблагоприятными, а когда я продолжал настаивать на своем, он вышел из палатки весьма раздраженный.

Мы с Мейнардом провели следующие дни, наблюдая за операциями. Люди из племени абу тайи захватили в плен два аванпоста к востоку от станции, в то время как Салех ибн Шефия захватил бруствер с пулеметом и два десятка пленных. Эти успехи обеспечили нам свободное передвижение вокруг Маана, и уже на третий день Джафар сосредоточил свою артиллерию на южном отроге, а Нури Сайд подтянул штурмовую группу к железнодорожной станции. Когда мы добрались до ее укрытия, французские орудия прекратили огонь. Мы ехали в фордовском автомобиле, пытаясь не отставать от успешно продвигавшихся войск, когда нас встретил Нури, превосходно одетый, в перчатках, куривший свою вересковую трубку, и отправил обратно, к артиллерийскому командиру капитану Пизани с просьбой о срочной поддержке. Когда мы приехали к Пизани, тот в отчаянии ломал себе руки, так как израсходовал все снаряды. Он сказал нам о том, что только что послал к Нури письмо, умоляя того не начинать атаку, поскольку он оказался без боеприпасов.