Семь столпов мудрости

Фейсал, до сих пор никак не реагировавший на наши напоминания о важном значении Веджа, вынашивал идею экспедиции в Джухейну для ее захвата. Пока же он наладил контакт с многочисленным племенем билли, чей штаб находился в Ведже, в надежде получить их поддержку. Их главный шейх Сулейман Рифада занимал выжидательную позицию и фактически был настроен враждебно: турки сделали его пашой и наградили орденом. Однако его двоюродный брат Хамид был на стороне шерифа и только что захватил на дороге из Эль-Уля недурной трофей – небольшой караван из семидесяти верблюдов с товарами для турецкого гарнизона в Ведже. Когда я готовился к поездке в Хейф-Хусейн, чтобы в очередной раз оказать на Фейсала давление с целью реализации плана наступления на Ведж, пришла весть о поражении турок под Бир-ибн-Хасани. Их конная разведка и верблюжий корпус слишком углубились в холмы, где были захвачены врасплох и рассеяны арабами. Дела шли все лучше и лучше.

Глава 18

Я благополучно отправился в путь вместе с организатором этой поездки шерифом Абдель Керимом эль-Бейдави, кровным братом эмира Джухейны, выглядевшим, к моему удивлению, совершенным эфиопом. Позднее мне сказали, что его мать была девочкой-невольницей, на которой впоследствии женился старый эмир. Абдель Керим был среднего роста, худощавый, черный как уголь двадцатишестилетний весельчак, хотя на вид ему было меньше и на его резко очерченном подбородке только начинала пробиваться борода. Беспокойный и энергичный, он был наделен живым, но несколько непристойным юмором. Он ненавидел турок, презиравших его из-за цвета кожи (у арабов цвет кожи африканцев не вызывал никакой неприязни, чего не скажешь об их отношении к индусам), со мной же держался по-дружески непринужденно. С ним было трое или четверо из его людей, все на отличных верблюдах, и двигались мы быстро, так как Абдель Керим славился как наездник и тешил себя тем, что гнал верблюда в три раза быстрее обычного. Поскольку верблюд подо мною был чужой и жалеть его было нечего, я против этого не возражал, к тому же небо затянули облака и погода была прохладной.

Первые три часа подряд мы ехали легким галопом. Это достаточно растрясло наши желудки, чтобы появилось желание подкрепиться; мы остановились и до захода солнца ели припасенную снедь, потягивая кофе. Потом Абдель Керим затеял на своем ковре шуточную потасовку с одним из солдат. Выбившись из сил, он уселся, и все принялись рассказывать всякие истории и подшучивать друг над другом, а отдохнув, поднялись и пустились в пляс. Все чувствовали себя совершенно свободно, благодушно и раскованно.

Снова пустившись в путь, мы после часа сумасшедшей скачки оказались в самом конце Техамы, у подножия невысокой гряды из камня и песка. Месяц назад, когда ехали из Хамры, мы обошли ее южнее, теперь же двигались через нее к Вади-Агиде, неширокой песчаной долине, извивавшейся между холмами. Из-за прошедшего несколько дней назад проливного дождя грунт был твердым и легким для верблюдов, но подъем был крут, и нам пришлось преодолевать его шагом. Мне это нравилось, но так злило Абдель Керима, что, когда через какой-нибудь час мы добрались до водораздела, он снова бросил своего верблюда вперед, увлекая нас за собой со скоростью, грозящей сломать нам шею, вниз по холму, в сгущающийся мрак ночи (к счастью, под ногами у нас была хорошая дорога из гравия с песком), и уже через полчаса мы спустились на равнину к вырисовывающимся вдали плантациям Нахль-Мубарака, главным финиковым садам южной Джухейны.

Подъехав ближе, мы увидели пламя между стволами пальм и подсвеченный пламенем дым над стрелявшими орудиями; эхо перекликалось в темноте с ревом тысяч словно взбесившихся верблюдов, с грохотом залпов и одиночных выстрелов отчаявшихся людей, разыскивавших в толпе своих друзей. В Янбо нам говорили, что Нахль пуст, поэтому такой тарарам показался нам очень странным и, возможно, опасным. Мы осторожно прокрались до конца рощи и пошли дальше по узкой улочке между глинобитными стенками в рост человека к группе молчаливых домов. Абдель Керим взломал ворота первого дома слева, завел во двор верблюдов и стреножил их под стенами, где они могли оставаться незамеченными. Затем, передернув затвор, дослал патрон в ствол винтовки и, осторожно ступая, на носках направился по улице на шум, чтобы выяснить, что там происходило. Мы молча его ждали, вглядываясь в темноту; одежда, пропитанная потом, которым мы обливались во время стремительной скачки, высыхала медленно, так как ночной воздух был холоден, и мы озябли.