Семь столпов мудрости

Генерал Четвуд, который должен был руководить наступлением, спросил, как смогут его люди при их предубеждении против всех, кто носит арабскую одежду, отличить дружественных арабов от враждебных. Я сидел между ними в таком же одеянии и, естественно, ответил, что те, кто носит арабскую одежду, в свою очередь, неприязненно относятся к людям в мундирах. Мой ответ был встречен смехом, и мы пришли к соглашению, что поддержим англичан в удержании Салта лишь после того, как они там обоснуются. Сейчас же после падения Маана арабские регулярные части двинутся дальше и получат приказы из Иерихона. Их будут сопровождать семьсот верблюдов, благодаря которым они смогут действовать в радиусе восьмидесяти миль, что вполне позволит им принять участие в главной атаке Алленби по линии выше Аммана от Средиземного моря до Мертвого. Это составит вторую фазу операции, направленную на захват Дамаска.

Я поручился за горячее содействие Фейсала всем деталям этого плана.

Как только совещание закончилось, я спешно вылетел в Акабу, чтобы посвятить во все Фейсала. Я сообщил добрую весть, что Алленби, в благодарность за нашу деятельность у Мертвого моря и Аба-эль-Лиссана, предоставил в мое полное распоряжение триста тысяч фунтов и дал нам обоз из семисот вьючных верблюдов с персоналом и снаряжением.

По всей армии поднялась великая радость, так как обозный парк дал бы нам возможность доказать боевые качества регулярных арабских войск, над обучением и организацией которых долгие месяцы работали Джойс, Джафар и множество арабских и британских офицеров. Мы начерно набросали расписание и план действий, и затем, не теряя времени, я отплыл на судне обратно в Египет.

В Каире, где я провел четыре дня, наши дела сейчас уже не зависели от слепого случая. Сочувствие Алленби создало нам целый штаб. У нас были офицеры, ведавшие снабжением, эксперт по морским перевозкам, артиллерийский эксперт, разведывательный отдел под начальством полковника Алана Доуни (брата создателя биршебского плана, уже уехавшего во Францию).

Доуни являлся самым ценным из даров Алленби – более ценным, чем тысячи обозных верблюдов. Как офицер-профессионал, он обладал цеховым чутьем. Его разум отличался большой сметливостью, инстинктивно чувствуя особые преимущества восстания. Он сочетал в себе идеи регулярной войны и восстания, то есть то, что я некогда в Янбу мечтал найти в каждом офицере. И лишь Доуни преуспел в этом после трехлетнего опыта.

Раньше арабское движение развивалось как восстание дикарей, обладающее столь же незначительными средствами, как незначительны были его цели и перспективы. Отныне Алленби считал его значительной частью своего плана.

Мы с Джойсом начертили план поддержки первого удара Алленби. В нашем центре арабские регулярные войска под начальством Джафара атакуют Маан. Джойс с бронированными автомобилями проскользнет к Мудовваре и разрушит железную дорогу – на этот раз окончательно, ибо сейчас мы были готовы отрезать Медину. Мирзук же поедет со мной на север, чтобы осуществить соединение с британскими силами.

3 апреля 1918 года, после отъезда Джойса и Доуни, я выступил с Мирзуком из Аба-эль-Лиссана. С нами отправились две тысячи сирханских верблюдов с грузом боеприпасов и провианта. Из-за обоза мы продвигались медленно и достигли железной дороги при наступлении темноты. Несколько человек ускакало вперед, чтобы обследовать линию при дневном свете и увериться в том, что ничто не нарушит спокойствия во время многочасового перехода через нее растянувшихся колонн верблюдов.

Перед заходом солнца мы увидели железнодорожное полотно, бегущее широким изгибом по открытой местности между низкими зарослями кустарника и травы.

Когда я въезжал на насыпь, из-за длинной тени водостока налево от меня показался турецкий солдат, без сомнения проспавший там целый день. Он дико взглянул на меня и на револьвер в моей руке, а затем печально посмотрел на свою винтовку, валявшуюся вдали. Это был молодой крепкий человек угрюмого вида. Я пристально поглядел на него и мягко сказал:

– Бог милостив!

Он понял смысл арабской фразы и вскинул на меня сверкнувшие глаза. Хмурое выражение его заспанного лица начало медленно расплываться от недоверчивой радости.

Однако он не произнес ни слова. Я стиснул ногами волосатые бока моего верблюда, он мерным шагом пересек рельсы и спустился по склону, но юный турок и не подумал стрелять мне в спину, когда я отъезжал от него. На безопасном расстоянии я оглянулся. Он приложил большой палец к носу и помахал мне рукой.

Мы разожгли костер как сигнальный огонь для остальных и ждали, пока мимо проходили темные ряды верблюдов.

На следующий день мы выступили к вади Эль-Джинз, где заночевали. Заал подстрелил дрофу, и мы устроили пир. Верблюды тоже пировали, бродя по колено в сочной траве, взращенной щедротами весны.