Семь столпов мудрости

Пять миль мы следовали, пока заходило солнце, между гребнями, которые, казалось, уходили вниз, перед нами, как пальцы руки от костяшек. Наконец, их подъемы и спуски стали слишком острыми, чтобы наши слабые животные могли переходить их в темноте, и мы сделали привал. Поклажа и основная часть наших всадников были еще перед нами, сохраняя преимущество, которого они достигли, пока мы развлекались на железной дороге. В ночи мы не могли их найти, потому что турки громко стреляли и кричали сзади в темноте со своих станций, и мы сочли благоразумным вести себя тихо, не зажигая костров и не посылая сигналов, чтобы не привлекать внимания.

Однако ибн Дейтир, командующий главными силами, оставил позади связующую колонну, и вот, прежде чем мы заснули, двое прибыли к нам и доложили, что остальные встали лагерем в безопасности, в укромной впадине на крутом песчаном берегу, чуть поодаль. Мы вновь перебросили наши седельные сумки через спины верблюдов и поехали рысью за проводниками во мраке (этой ночью луна была совсем на исходе), пока не добрались до их тихого пикета на гребне, и тогда без слов улеглись рядом с ними.

Утром Ауда поднял нас еще до четырех. Мы взбирались по горам, пока наконец не перешли хребет, а затем спустились по песчаному уступу. Наши верблюды тонули в песке по колено, изо всех сил держась прямо и цепляясь за землю. Они были способны продвигаться, только бросаясь вниз по их неверной поверхности, вытаскивая свои ноги весом всего тела. На дне мы оказались у истока долины, шедшей к железной дороге. Еще через полчаса мы были на ее разливе, и были напротив низкого края плато, водораздела между Хиджазом и Сирханом. Еще десять ярдов, и мы были за склоном к Красному морю в Аравии, где открывалась тайна его центрального водоснабжения.

На вид это была равнина с бесконечным обзором вниз по горам к востоку, где мягкие равнины, одна за другой, медленно спускались вдаль, хотя далью это можно было назвать лишь потому, что там синева была нежнее и дымка плотнее. Восходящее солнце затопляло эту нисходящую равнину идеальным светом, бросая длинные тени на почти неразличимые хребты, и на всю жизнь, на всю игру этой сложной земельной системы — но тени мимолетные, так как, пока мы смотрели, они двигались к рассвету, трепетали в последний миг за берегами, породившими их, и пропадали, как простые знаки. Начиналось настоящее утро: река солнечного света, мучительно бьющего в лицо каждому из нас, кто двигался, лилась безраздельно на каждый камень пустыни, которую нам предстояло перейти.

Ауда свернул на северо-восток, держа путь на небольшую седловину, которая соединялась с низким хребтом Угала и вела к высокому холму на водоразделе, слева от нас или к северу, примерно на три мили. Мы пересекли седловину через четыре мили, и у нас под ногами оказались мелкие русла ручьев. Ауда показал на них, сказав, что они текут к Небку в Сирхане, и что мы будем следовать их волнистому руслу на север и восток, к летнему лагерю ховейтат.

Несколько позже мы уже шли через низкий гребень из кусков песчаника, сланцевого происхождения, иногда довольно мелких, но иногда и крупных плит, по десять футов с каждой стороны и толщиной где-то в четыре дюйма. Ауда поравнялся с моим верблюдом и, указывая палкой, побуждал меня записывать на карте имена и природу этих мест. Долины слева от нас назывались Сейяль Абу Арад, они поднимались из Сельхуба и подпитываемые многими потоками от крупного водораздела, который продолжался к северу, к Джебель Рифейя до Тебука. Долины справа назывались Сийаль эль Кельб, от Аджаила Аджидат эль Джемалейн, Лебды и других хребтов, которые склонялись вокруг нас дугой к востоку и северо-востоку, служа границей для великого водораздела, выступающего на равнину. Эти две водные системы соединялись в пятидесяти милях перед нами, в Феджре — такое название носили племя, колодец и долина, где располагался этот колодец. Я запросил пощады от всех этих названий, уверяя, что не занимаюсь описанием нетронутых мест и не испытываю географического любопытства; и старик, очень довольный, начал излагать мне личные замечания и новости о вождях — тех, что шли с нами и тех, навстречу которым шли мы. Его рассудительная беседа скоротала медленный переход в отвратительной пустоши.

Бедуины Феджр, чьей собственностью были эти земли, звали нашу равнину Эль Хоуль, потому что она была запустелой[73]; мы ехали, не встречая признаков жизни — ни следов газелей, ни ящериц, ни крысиных нор, ни даже птиц. Мы сами чувствовали себя здесь крошечными, и наше спешное движение через эту бесконечность было тщетными усилиями, как будто мы не двигались с места. Единственным звуком было эхо в пустоте, словно мы ступали по мостовой, над сводом прогнивших каменных плит друг под другом, прогибавшихся под ногами наших верблюдов, и тихий, но пронизывающий шорох песка, ползущего к западу под горячим ветром вдоль изъеденного песчаника, под более твердыми нависающими выступами, придающими каждому рифу очертания обглоданной корки.