Семь столпов мудрости

Ученики, в побуждении, согласно слову Учителя, сорвать все с себя, да и со своих ближних, спотыкались о человеческую слабость и терпели неудачи. Чтобы жить, обитатель города или деревни должен наполнять каждый свой день радостями приобретения и накопления и, приноравливаясь к обстоятельствам, стать как можно более плотным и материальным. Сияющее презрение к жизни, которое вело других к самому обнаженному аскетизму, приводило его к отчаянию. Он расточал себя небрежно, как мот: транжирил наследство своей плоти, поспешно стремясь к концу. Еврей из «Метрополя» в Брайтоне, скряга, почитатель Адониса, развратник в притонах Дамаска были сходными знаками способности семитов к наслаждению, и выражением той же силы, что дала нам на другом полюсе самоотречение ессеев, или ранних христиан, или первых халифов, находивших путь в рай прямым для нищих духом. Семиты колебались между похотью и самоотречением.

Арабы могут быть подвешены к одной идее, как на веревке, так как безропотная преданность их духа делает их послушными служителями. Ни один из них не сбежит от своих уз, пока не достигнет успеха; и вслед за ним приходят ответственность, долг и труд. Тогда уходит идея, и дело заканчивается, рушится. Без веры их можно было повести на все четыре стороны света (но не на небо), чтобы показать богатства земли и ее удовольствия; но если на этой дороге они встречали пророка идеи, которому было негде приклонить голову, и пища которого зависела от милостыни или от птиц, тогда они оставляли все богатства ради его вдохновения. Они были неисправимыми детьми идеи, беспомощными дальтониками, для которых тело и дух были навсегда и неизбежно противопоставлены. Их ум был странным и темным, полным крушений и взлетов, ему не хватало правил, но огня и веры в нем было больше, чем где-либо еще в мире. Это были люди начинаний, для которых отвлеченные мотивы были сильнейшими, превращались в процесс, полный бесконечного дерзания и разнообразия, а результат не значил ничего. Они были непостоянны, как вода, и, как вода, могли в конце концов победить все. С рассвета жизни последовательными волнами они бились о берега плоти. Каждая из волн разбивалась, но, как море, уносила прочь частичку того гранита, о который разбилась, и однажды, спустя годы, могла свободно катиться по тому месту, где прежде был материальный мир, и Бог спокойно ступал бы по глади этих вод. Одну из таких волн (и не самую малую) я поднял и двинул дыханием идеи, до той минуты, когда она достигла своего гребня, опрокинулась и обрушилась на Дамаск. Отлив этой волны, отброшенной назад сопротивлением укоренившегося порядка, послужит основой для следующей волны, когда с прошествием времени море поднимется еще раз.

Глава IV

Первый великий бросок по Средиземноморью показал миру мощь разъяренных арабов в кратком порыве напряженной физической активности; но когда усилие это перегорело, недостаток выдержки и распорядка в духе семитов стал так же очевиден. Провинциями, которые они опустошали, они пренебрегали из чистого отвращения ко всякой системе и должны были искать помощи тех, кого завоевали, или более энергичных иностранцев, чтобы управляться в плохо связанных между собой зачатках империи. Таким образом, еще в начале Средних веков турки закрепились в арабских государствах; сначала как слуги, потом — как помощники, а затем — как паразитирующий нарост, придушивший жизнь в старом политическом теле. Последней фазой была вражда, когда Хулаги или Тимуры[12] тешили свою кровожадность, сжигая и разрушая все, что докучало им претензиями на превосходство.

Арабские цивилизации имели абстрактную природу, скорее духовную и интеллектуальную, чем прикладную; и недостаток у них общественного духа делал тщетными их превосходные личные качества. Они были удачливы в свою эпоху: Европа пала до варварства, и память о греческом и латинском образовании тускнела в умах людей. В сравнении с этим подражательные упражнения арабов казались культурными, их умственная деятельность — прогрессивной, их государство — преуспевающим. Они сослужили ценную службу, сохранив что-то из классического прошлого для средневекового будущего.