Семь столпов мудрости

Затем мы поехали вдоль безмолвных путей к изгибам рельсов и зияющим кульвертам, но не могли найти наших друзей. И мы отъехали на милю назад, и наконец мне удалось вздремнуть три прекрасных часа перед рассветом. Проснулся я бодрым и узнал местность вокруг. Видимо, из-за пятой ночи без сна мозги у меня были как ватные. Мы прошли вперед, обошли египтян с гуркхами и добрались до Азрака в начале дня. Там были Фейсал и Нури Шаалан, которые горели желанием услышать наши новости. Мы все подробно объяснили, и затем я отправился к Маршаллу, в его временный госпиталь. Он собрал всех тяжелораненых, чтобы заботиться о них, но их было меньше, чем мы ожидали, и он смог выделить мне спальное место.

На рассвете неожиданно прибыл Джойс. Он решил, что в этом затишье его долг — идти прямо в Аба эль Лиссан на помощь Зейду и Джаафару у Маана, и пробиваться к Хорнби среди бени-сахр. Затем прибыл самолет из Палестины, и мы услышали первую удивительную хронику победы Алленби. Он произвел среди турок невообразимый разгром, взрывы и разрушения. Очертания нашей войны менялись, и мы поспешно изложили все слово Фейсалу, посоветовав извлечь выгоду из этой ситуации для общего восстания. Через час я был в Палестине, в безопасности.

ВВС дали мне машину из Рамле, чтобы попасть в штаб; и там я нашел великого человека невозмутимым, только глаза его вспыхивали, когда каждые пятнадцать минут врывался Болс, чтобы доложить об очередном успехе. Алленби был так уверен еще до того, как начал, что для него эти новости были почти скучными: но ни один генерал, какими бы научными ни были его взгляды, не мог без внутренней радости видеть, как сложный план выполняется на огромнейшем поле с абсолютным успехом в каждой мелочи: особенно, когда он чувствовал (а он, должно быть, чувствовал), что это награда за широту ума и рассудительность, побудившую его принять такие неортодоксальные движения, отбросив ради них учебники своей административной службы, и поддержать их всеми духовными и материальными, военными и политическими средствами, что были в его распоряжении.

Он набросал мне план своих дальнейших намерений. Историческая Палестина была в его власти, и разбитые турки в горах ожидали, что преследование ослабнет. Как бы не так! Бартоломью и Эванс готовились совершить еще три броска: один — через Иордан к Амману, силами новозеландцев Чейтора, другой — через Иордан на Дераа, силами Барроу и его индийцев, третий — через Иордан на Кунейтру, силами австралийцев Шовеля. Чейтор останется в Аммане; Барроу и Шовель, добившись ближайших целей, соединятся в Дамаске. Мы должны помогать всем трем: и мне не следует дерзко бросаться на Дамаск, пока мы не соединимся все вместе.

Я объяснил наши перспективы, и что все упирается в наше бессилие в воздухе. Он нажал кнопку звонка, и через несколько минут с нами совещались Сальмонд и Бортон. На их машины была возложена важная задача в плане Алленби (каково же было превосходство этого человека, который мог использовать пехоту и кавалерию, артиллерию и воздушный флот, бронемашины и суда, обманные маневры и иррегулярные войска, и все — наилучшим образом!), и они выполнили ее. В небе больше не было турок — только с нашей стороны, поспешил добавить я. Тем лучше, сказал Сальмонд; они пошлют два «бристоля» в Умтайе, и те останутся с нами, пока будут нам нужны. Есть ли у нас запчасти? А бензин? Ни капли? А как туда добраться? Только по воздуху? Боевое подразделение на самолетах? Неслыханно!

Однако Сальмонд и Бортон были людьми жадными до новшеств. Они рассчитывали груз для DH-9 и «хэндли-пейджа», в то время как Алленби сидел рядом, слушал и улыбался, уверенный, что все будет сделано. Сотрудничество в воздухе с его развернутым планом было таким подготовленным и гибким, служба связи — такой полной, быстрой и информированной. Именно ВВС разбили турок наголову и заставили отступить, лишили их телефонной и телеграфной связи, блокировали колонны грузовиков, рассеяли соединения пехоты.

Начальники авиации повернулись ко мне и спросили, годится ли местность для посадки «хэндли-пейджа» с полным грузом. Я видел эту большую машину один раз под навесом, но, не колеблясь, ответил — да, только лучше будет завтра выслать со мной эксперта на «бристолях» и убедиться в этом. Он может вернуться к полудню, а «хэндли» прибудет к трем часам. Сальмонд поднялся: «Хорошо, сэр, мы сделаем все необходимое». Я вышел и позавтракал.

Штаб Алленби был идеальным местом: прохладный, свежий, выбеленный дом, защищенный от мух, а вокруг ветер пел в кронах деревьев. Я чувствовал себя бесчестным, наслаждаясь белыми скатертями, кофе и обслуживающими солдатами, когда наши в Умтайе лежат, как ящерицы, среди камней, едят непропеченный хлеб, и ждут, когда очередной самолет прилетит их бомбить. Я неуютно чувствовал себя, когда пыльный солнечный свет бросал узоры на тропинки сквозь листья; потому что, после долгого времени в скудной пустыне цветы и трава, казалось, суетливо колыхались, и зеленые бутоны среди возделанной почвы были вульгарны в своем плодородии.