Семь столпов мудрости

На самом деле их подкрепили следующие же слова Шовеля, в которых он просил позволения лично объехать вокруг города. Я дал ему позволение с такой радостью, что он спросил, будет ли ему уместно официально вступить с войсками в город утром. Я сказал — конечно, и мы немного обсудили маршрут. Мне пришло в голову, как были обрадованы наши люди в Дераа, когда Бэрроу отдал честь их знамени — и я привел этот случай как пример, которому неплохо было бы последовать, проходя мимо городской палаты. Это была с моей стороны случайная мысль, но он увидел в этом смысл: и серьезную ответственность, если отдаст честь какому-либо флагу, кроме британского. Я хотел скорчить рожу над его причудой: но вместо этого любезно составил ему компанию, усматривая равную сложность, если он пройдет мимо арабского флага, нарочито не замечая его. Мы запнулись на этой проблеме, а вокруг радостная, ничего не подозревающая толпа приветствовала нас. В качестве компромисса я предложил оставить в покое палату и придумать другой маршрут, скажем, мимо почтамта. Я сказал это в насмешку, поскольку терпение у меня кончалось; но он принял это всерьез, как ценную мысль; и в ответ решил сделать уступку ради меня и арабов. Вместо «вступления в город» он предпримет «проход через город»: то есть будет находиться не в середине, а во главе войска; или наоборот, я не запомнил или не расслышал. Мне было все равно, хоть бы он полз под своим войском, летел над ним по воздуху или разорвался бы надвое, чтобы одновременно быть в обоих местах.

Глава СХХ

Пока мы обсуждали церемониальные тонкости, каждого из нас ждала куча работы, внутренней и внешней. Было досадно разыгрывать подобную роль: а потом, выигранная игра в роли захватчика оставила во мне противный привкус, испортивший мне вступление в город не меньше, чем я испортил его Шовелю. Легкие птицы обещаний, так свободно рассылаемые нами по Аравии, когда Англия была в нужде, теперь, к ее смущению, возвращались обратно. Однако курс, который я наметил для нас, на поверку оказывался правильным. Еще двенадцать часов, и мы будем в безопасности, а арабы — на такой сильной позиции, что смогут, протянув руку сквозь неразбериху и алчность политиков, удержать от нас свою сладкую добычу.

Мы пробрались назад в палату, чтобы вступить в схватку с Абд эль Кадером, но он до сих пор не вернулся. Я послал за ним, за его братом и за Насиром; и получил отрывистый ответ, что они спят. Мне бы тоже поспать не мешало; но вместо этого четверо-пятеро из нас перекусили в вычурном зале, сидя на золотых покосившихся стульях вокруг золотого стола, тоже с неприлично покосившимися ножками.

Я объяснил и рассказал посланнику, что собираюсь делать. Он исчез, и через несколько минут вошел родич алжирцев, очень встревоженный, и сказал, что они идут. Это была неприкрытая ложь, но я ответил, что это хорошо, ведь еще полчаса — и мне придется собрать британские войска и присматривать за ними как следует. Он торопливо убежал; и Нури Шаалан спокойно спросил, что я собираюсь делать.

Я сказал, что смещу Абд эль Кадера и Мохаммеда Саида, чтобы до прихода Фейсала назначить на их место Шукри; и сделаю это тактично, потому что мне было отвратительно оскорблять чувства Насира, и у меня не хватило бы сил, если бы мне противостояли. Он спросил — разве англичане не придут? Я ответил: «Конечно, придут», но беда была в том, что потом они могли не уйти. Он немного подумал и сказал: «Руалла в твоем распоряжении, если ты сделаешь все, что собираешься, и сделаешь быстро». Без промедления старик вышел собрать для меня свое племя. Алжирцы пришли на встречу со своими охранниками и с жаждой убийства в глазах; но по пути увидели множество угрюмых соплеменников Нури Шаалана; Нури Саид и его регулярные войска на площади; а внутри моя беспокойная охрана прогуливалась по вестибюлю. Они ясно увидели, что игра окончена: но встреча была бурной.

Силой полномочий, данных мне как посланнику Фейсала, я объявил их гражданское правительство Дамаска смещенным и назвал Шукри-пашу Айюби действующим военным губернатором. Нури Саид назначался комендантом войск; Азми — генерал-адъютантом;, Джемиль — начальником общественной безопасности. Ответ Мохаммеда Саида был язвительным — он заклеймил меня как христианина и англичанина, призвав Насира утвердить себя.

Бедный Насир, которому было очень не по себе, мог только сидеть и бессильно смотреть на ссору своих друзей. Абд эль Кадер вскочил и стал обливать меня ядовитой бранью, распаляя себя до белого каления. Его мотивы были догматическими, иррациональными: и я не прислушивался к ним. Это взбесило его еще больше: внезапно он прыгнул вперед, выхватив кинжал.