В ответ на дальнейшие вопросы Тафас поведал, что в Хаджаре, к востоку от Рабега в горах, был еще один источник воды, в руках масрух, а теперь — штаба Хуссейна Мабейрига, их вождя, расположенного к туркам. Турки могли сделать его своей следующей остановкой из Хорейбы в Мекку, оставляя Рабег непотревоженным и безвредным на своем фланге. Это значило, что требуемая британская бригада будет неспособна спасти Мекку от турок. Для этой цели потребуется сила с радиусом фронта действия около двадцати миль, чтобы отрезать все три источника воды от врага.
Тем временем при раннем утреннем свете мы подняли наших верблюдов ровной рысцой через хорошую дорогу по галечному руслу среди деревьев, направляясь к колодцу Мастуры, первой остановке на дороге паломников из Рабега. Там мы должны были запастись водой и сделать небольшой привал. Моя верблюдица радовала меня, поскольку раньше я не ездил на подобном животном. В Египте не было хороших верблюдов; а в Синайской пустыне они были хоть упорными и сильными, но не обученными ступать так легко, мягко и быстро, как эти роскошные верховые животные арабских принцев.
Но ее совершенства сегодня во многом пропадали зря, так как они были предназначены для всадников требовательных и сноровистых, а не для того, кому надо было, чтобы его просто везли, и не имевшего понятия о верховой езде. Было легко усидеть на спине верблюдицы и не свалиться, но очень сложно понимать и использовать ее настолько, чтобы предпринимать долгие путешествия, не изнуряя ни всадника, ни животное. Тафас давал мне советы, пока мы двигались: на самом деле это был единственный предмет, о котором он заговаривал. Приказ охранять меня от контактов с людьми, казалось, замкнул даже его собственные уста. Жаль, его диалект интересовал меня.
Довольно близко к северному берегу Мастуры мы нашли колодец. Рядом с ним находились разрушенные каменные стены, когда-то бывшие бараком, а напротив них — небольшие навесы из веток и пальмовых листьев, под которыми сидело несколько бедуинов. Мы не поздоровались с ними. Вместо этого Тафас повернулся к развалинам и спешился; и я сидел в их тени, пока он с Абдуллой поил животных и доставал воду для них и для меня. Колодец был старым и широким, с хорошей каменной кладкой и крепким покрытием сверху. Он был около двадцати футов глубиной, и для удобства путешественников, не имеющих веревки, как мы, в кладке была устроена прямоугольная труба, чтобы руками и ногами встать по углам, склониться к воде и наполнить горло.
Ленивые руки нашвыряли в шахту столько камней, что до половины колодец был забит, и воды было немного. Абдулла связал вокруг плеч свои развевающиеся рукава, подоткнул полы за пояс с патронами и проворно стал лазать вверх-вниз, каждый раз добывая четыре-пять галлонов воды, которую наливал для наших верблюдов в каменное корыто рядом с колодцем. Верблюды выпили каждый галлонов по пять, потому что прошлым днем их поили в Рабеге. Потом мы оставили их немного побродить, а сами спокойно сидели, вдыхая легкий ветер с моря. Абдулла закурил сигарету в награду за свои труды.
Несколько гарб пришли с большим стадом племенных верблюдов и начали их поить, послав одного к колодцу наполнить их большую кожаную бадью, пока остальные встали в круг, взявшись за руки, и запели громкую песню на staccato[42]. Мы наблюдали за ними, не вступая в разговоры, так как они были из клана масрух, а мы — бени-салем, и, хотя два клана были сейчас в мире, могли проходить по владениям друг друга, но это было только временной мерой из-за предстоящей войны шерифа с турками, а не доброй волей, идущей из глубины души.
Пока мы смотрели, двое всадников на чистокровных верблюдах легкой и быстрой рысью подъехали к нам с севера. Оба были молоды. Один был в богатых кашмирских одеждах и тяжелом шелковом головном платке с вышивкой. Другой был одет попроще, в белом хлопке, с красным хлопчатобумажным головным убором. Они остановились в стороне колодца, и более нарядный грациозно соскользнул на землю, даже не опустив верблюда на колени, и бросил поводья своему спутнику, беспечно сказав: «Напои их, пока я прогуляюсь и отдохну». Затем он прошелся вокруг и сел под нашей стеной, глядя на нас с нарочитой беззаботностью. Он предложил нам сигарету, только что скрученную и зализанную, сказав: «Вы из Сирии будете?» Я вежливо парировал, предположив, не из Мекки ли он, и он, так же как и я, не дал прямого ответа. Мы поговорили немного о войне и о худобе масрухских верблюдиц.