Семь светочей архитектуры. Камни Венеции. Лекции об искусстве. Прогулки по Флоренции

XV. Рассмотрим вкратце способы работы с этими массами. Сначала свет или округлая масса. Способы отделения более выпуклых форм рельефа от барельефа у греков хорошо описаны м-ром Истлейком[19], и нет нужды останавливаться на них снова. Из отмеченных им фактов напрашивается вывод, на котором я хотел бы теперь остановиться, а именно, что греческий мастер обращал внимание на тень только как на темный фон, от которого светлая фигура или узор могли быть внятно отделены: внимание было сосредоточено на главной цели – ясности и четкости, и вся композиция, вся гармония, более того, сама жизнеспособность и энергия отдельных групп при необходимости приносилась в жертву простой повествовательности. Не было и никакого пристрастия к одной форме перед другой. Округлые формы применялись в колоннах и основных декоративных элементах не сами по себе, а как характерные для данной вещи. Их красиво округляли, потому что греческий мастер обычно хорошо выполнял то, что должен был выполнить, а не потому, что он любил округлость более, чем углы. Строго прямолинейные формы соединялись с изогнутыми в карнизах и триглифах, а масса колонны была разделена каннелюрами, что на расстоянии зрительно сокращало ее ширину. Возможности света, оставляемые этими первоначальными приемами, уменьшились в результате последующих усовершенствований и декоративных дополнений и продолжали сокращаться в римских работах до утверждения такого декоративного элемента, как полуциркульная арка. Ее прекрасная простая линия заставляла глаз требовать подобных очертаний и в сплошной форме, в ответ на что появился купол, и, естественно, декоративные массы с этого времени стали соотносить и согласовывать с этим основным элементом здания. Отсюда среди византийских архитекторов возникла система декора, полностью лежащая в пределах поверхности криволинейных масс, на которую свет падал с непрерывностью градаций, как на купол или колонну, и освещенную поверхность при этом покрывали резными деталями исключительно хитроумной сложности. Иногда с поправкой на меньшую сноровку мастера, ибо легче вырубать из цельной глыбы, чем распределять выступающие части листьев на греческой капители. Такие покрытые листьями капители тем не менее выполнены византийскими мастерами с искусством, достаточным для того, чтобы показать, что предпочтение, которое они отдавали массивной форме, ни в коем случае не было вынужденным, и я бы не назвал его неразумным. Напротив, если распределение линий гораздо более органично и изящно в греческой капители, то у византийцев свет и тень неоспоримо великолепнее и мужественнее, ибо они основаны на том свойстве чистой градации, которым обладают почти все природные объекты и которое является, по сути дела, первым и самым очевидным условием природного величия форм. Холмистая громада грозовой тучи, разделенная разрывами и покрытая многочисленными выпуклостями, собирающая их в широкую, светлую, вздымающуюся массу, и сумрачный, темный испод тучи; не менее величественная гора, вся изрезанная и рассеченная глубокими ущельями и гребнями скал, не теряющая единства своих освещенных выступов и темной глубины ущелий; крона раскидистого дерева с богатым рельефом листвы и ветвей, ограниченная на фоне неба правильной линией и закругленная зелеными ярусами, которые, повторяясь в очертаниях дальнего леса, придают ей сверху выпуклый вид, – все это характеризует, повинуясь великому благородному закону, то распределение света, с помощью которого создавался византийский декор, и показывает, что византийцы достигли более полного соответствия с величественными созданиями Творца, чем сосредоточенные на самих себе, самодовольные греки. Я знаю, что византийцы – варвары по сравнению с греками, но в их варварстве есть сила более суровая, сила не надуманная, не проникающая, но всеохватная и таинственная; сила скорее религиозная, чем рассудочная, которая постигала и чувствовала больше, чем она создавала; сила, которая не осознавала и не сдерживала себя, а действовала и блуждала по наитию, подобно рекам и ветрам, и которая не уповала на законченность формы в своем стремлении к выразительности и полноте воздействия. Эта сила не могла зарыть себя в листьях аканта. Она заимствовала образы у теней туч и холмов и была сродни ночи и дню на земле.