Не подумайте, что я воображаю, будто византийские мастера при строительстве держали все эти разнообразные пропорции в голове. Думаю, они строили в целом по ощущению, и именно потому, что они поступали так, через каждое их расположение проходит эта восхитительная жизнь, изменчивость и неуловимость, и мы смотрим на это великолепное здание как на прекрасную толпу деревьев, выросших из земли и не сознающих собственной красоты.
XVII. Возможно, однако, что еще более странный пример, чем любой из приведенных мною до сих пор, смелого варьирования при мнимой симметрии можно найти в фасаде собора в Байё. Он состоит из пяти арок с крутыми фронтонами, самые дальние от центра заполнены, а три центральные имеют порталы; и сначала кажется, что эти арки сокращаются в регулярной пропорции по направлению от главной в центре. Два крайних портала устроены очень любопытно. Тимпаны их арок заполнены барельефами в четыре яруса; в нижнем ярусе каждого тимпана находится маленький храм или врата, содержащие главную фигуру (в тимпане справа это врата ада с Люцифером). Этот маленький храм поддерживается, как капитель, отдельной колонной, которая разделяет всю арку на расстоянии двух третей ее ширины, где бóльшая часть дальше от центра; и в этой большей части расположена внутренняя входная дверь. Это точное соответствие в трактовке обоих ворот наводит нас на мысль о соответствии в размере. Ничуть не бывало. Размеры маленького внутреннего северного входа в английских футах и дюймах равны 4 футам 7 дюймам от косяка до косяка, а южного – ровно 5 футам. Пять дюймов на пять футов – это значительная разница. Размеры дальнего от центра северного портика от одной лицевой колонны до другой – 13 футов 11 дюймов, а южного – 14 футов 6 дюймов с разницей в 7 дюймов на 14,5 фута. Присутствуют также не менее необычные различия в декоре фронтона.
XVIII. Думаю, я привел достаточно примеров, хотя и не мог бы умножать их до бесконечности, чтобы доказать, насколько эти различия не являются просто промахом или следствием недосмотра, но представляют собой результат стойкого пренебрежения, если не отвращения, к точности в измерениях; а во многих случаях, думаю, и сознательного стремления создать кажущуюся симметрию с помощью различий столь же неуловимых, как в Природе. Насколько далеко заходил иногда этот принцип, мы увидим на примере уникального устройства башен собора в Аббевиле. Я не хочу сказать, что это сделано правильно, и уж тем более не хочу сказать, что это неправильно, но это великолепное доказательство бесстрашия живой архитектуры; ибо, что ни говори, но пламенеющая готика во Франции, при всей своей выспренности, была настолько живой и интенсивной в своем воодушевлении, насколько это возможно для любого периода развития человеческой мысли; и она жила бы доныне, если бы не начала лгать. Я ранее уже отмечал общую сложность членения боковых фасадов, когда они разделены на две равные части, если нет какого-либо третьего примиряющего элемента. В дальнейшем я приведу здесь и другие способы, с помощью которых примирение осуществляется в башнях с двойными просветами: аббевильский архитектор, возможно, слишком смело разрубил этот узел. Обеспокоенный недостатком единства между двумя окнами, он буквально соединил их вершины и таким образом исказил изгиб их стрельчатых арок, чтобы оставить только одну из трилистных филенок сверху на внутренней стороне и три на внешней стороне каждой арки. Это расположение приведено на рис. XII, 3. В связи с разнообразной волнистостью пламенеющих кривых внизу в самой башне это едва ли заметно, тогда как по общему впечатлению это связывает ее в единую массу. Признавая, однако, что это уродливо и неправильно, я люблю такого рода огрехи за отвагу, которая требуется, чтобы их допустить. На рис. II (часть маленькой капеллы, пристроенной к западному фасаду собора в Сен-Ло) читатель увидит пример – из того же архитектурного стиля – нарушения собственных принципов ради особого смысла. Что в пламенеющей готике архитектор любил пышно украсить, так это нишу – она была как капитель для коринфского ордера; однако в данном примере в нишу вершины арки помещен какой-то уродливый пчелиный улей. Не знаю, правильно ли я истолковал его значение, но я почти уверен, что две фигуры внизу, ныне разобщенные, изначально представляли собой Благовещение; а в другой части того же собора я нахожу Сошествие Святого Духа в окружении лучей света, представленное очень близко по форме к тому, что имеется в нише, и, следовательно, оказывается изображением этой лучезарности, будучи в то же время балдахином для изящных фигур внизу. Таково ли было значение этой детали или нет, но она замечательна как дерзкий отход от обычных приемов своего времени.