Семь цветов страсти

— Глупый, глупый, сумасшедший, дурной, невозможный Микки. — Я крепко держала его за уши. — Я обожаю твои невероятные локоны (я чмокнула его в лоб), твои преданные глаза (чмокнула в глаза), твой умный нос и… (Майкл подставил губы, но я ухитрилась попасть в «бабочку») — и все твое фрачное великолепие!..

Рудольф, по-видимому, все это время стоявший за дверью, вошел сразу после моей финальной реплики, как лакей в хорошо отрепетированной сцене с объявлением: «Кушать подано!».

Милый старик, он собирался прислуживать нам, представив бутылки вина сказочной коллекционной ценности, хранимые старым бароном для особо торжественных случаев. Наш случай был именно таким и мы поспешили продегустировать напитки, путаясь в тостах и ролях. Как это, действительно, понимать? Хозяева поместья, мужчина и женщина, сидят рядом, словно под электродугой, боясь прикоснуться друг к другу и рассеянно ковыряя предлагаемые блюда. Проще было бы, действительно, разместиться по концам стола, перебрасываться любезными репликами и, позевывая, делать вид, что мечтаешь о сне.

— Рудольф, мы благодарны вам за внимание. Поверьте, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы этот дом процветал… — дипломатично начала я, но заметив искру иронии в глазах старика, тут же добавила. — Вы можете быть свободны до завтра.

Дворецкий положил на стол связку ключей, снабженных костяными табличками.

— Здесь указаны названия всех жилых комнат. Дубликаты хранятся только у меня, как и ключи от остальных помещений…В котором часу подавать завтрак?

— Мы завтракаем просто — кофе, тосты. Я предупрежу вас, как только проснусь. Пока еще рано говорить о четком распорядке дня, — продолжала я роль хозяйки. — Все определится чуть позже.

Но как только за Рудольфом закрылась тяжелая дверь, мы бросились друг к другу, будто не виделись целый год.

— Госпожа! — Майкл поднял над головой связку ключей. — Пойдем?

Словно привидения, вернувшиеся в родные стены из другого, далекого мира, мы начали обход замка. Темные анфилады комнат, затянутые чехлами сумеречные люстры, лаковый глянец картин в полумраке, десятки дремлющих вещиц, которые предстояло рассмотреть и приласкать. Мы пытались основать целовальный ритуал, знаменуя объятием каждую новую комнату, но вскоре поняли, что нерационально тратим время.

— А где здесь прячется тот старичок-клавесин? — огляделся Майкл.

— Это на втором этаже, бежим, я знаю! Интересно, вспомнит ли ноты сраженный безумием Микки?

Новый Микки играл не хуже прежнего, особенно, когда я пододвинула под его фрачный зад специальный стульчик. Я сразу узнала тему из «Травиаты», звучавшую так, будто ее написали для кукольного театра.

— Не понравилось? — Майкл осторожно опустил крышку, встревоженный моей печалью.

— Я не Мари Дюплесси, о которой написал пьесу влюбленный Дюма, и не та певица, чей голос вдохновил Верди… А портрет на стене не мой, а Клавдии фон Штоффен… Дикси нет — одно лишь отражение, эхо, пустой звук…

Майкл метнулся к портрету — лицо Клавдии выступало из романтической мглы, с избытком клубящейся в темных углах картины. Синие глаза смотрели пристально и насмешливо.

— Невероятно! Я бы присягнул, что писали с тебя, подделываясь под исторический стиль.

— Вот именно, подделываясь… А кто напишет меня, для меня?

— Боже мой! Ведь ты же ничего еще не знаешь! Ты ничего не знаешь… — завопил Майкл, победно воздевая кулаки. Схватив связку ключей, он выбрал самый большой, витой, с двойной затейливой бородкой.

— Это от чего?

Я с трудом разобрала почти стертую готическую вязь на костяной табличке: Вайстурм.

Мы посмотрели в глаза друг другу, блеснувшие от зажженных свечей алыми искрами.

— За мной! Я запомнил дорогу. Я все это много раз уже видел! — шепнул он мне с улыбкой помешавшегося Риголетто.

С подсвечниками в руках мы оказались в глухой черноте гигантского столба. По изогнутым стенам метнулись наши длинные тени, пахнуло колодезной сыростью, металлический гул вибрирующих ступеней всколыхнул застоявшуюся тишину.

— Я пойду первый. Дай руку, Дикси. Не бойся, ничего не бойся. Сегодня — наше полнолуние!

Старое вино, о, это старое вино! Как дразнило, как вдохновляло оно игривое безрассудство! Мы летели вверх, оставляя позади черную бездонную пропасть, вспугивая летучих мышей, висящих вниз головой на деревянных балках, оступались, шутливо скользя над бездной. И внезапно вынырнули в осеннюю ночную свежесть. Майкл за руку вытащил меня на поверхность каменной площадки и задрав голову, воскликнул:

— Смотри, луна!

— Где?!

— Сейчас, сейчас будет. Встань здесь, — он прислонил меня к каменному зубчатому столбу. — Стой тихо, задуй свечи и жди.

Огонь погас и почти тут же в темноте вспыхнул звук: ослепительным фейерверком взлетели в бархатное небо снопы рассыпающихся звезд: смычок коснулся струн.

— Это тебе, Дикси. Я написал для тебя прорву чудесной музыки. Я просто любил тебя до исступления, до глухоты и она сама начинала заполнять меня… Слушай, здесь все про меня, про нас, про всех, кто поймет.