Имеющий уши да слышит: не желая быть исказителем поневоле, я стал им по вдохновению и призванию. Имеющий глаза да видит: не желая врать и стыдиться, стыдиться, но врать, я возвел ложь в нравственный закон. Мысль изреченная есть ложь? Это все пустяки! Что есть ложь, как не изложенная в доступной форме правда? А что есть правда, как не разновидность лжи? Правда — это хлеб, а ложь — вода. И то, и другое жизненно необходимо. Значит, я в том абсолютно убежден: ложь необходима человечеству куда больше правды — для сохранения и продолжения рода…
Впрочем, все вышесказанное вы вольны толковать и как не слишком удачную и горькую шутку. Ведь особенно запирать я вовсе не намерен… Так, в некоторых местах разве что. И то по частностям. А в основном изложенное ниже просто-напросто мой честный взгляд. Моя исключительно индивидуальная версия. К тому же надо иметь в виду: никто и ничто меня теперь не проверит и не опровергнет. Даже приводимые мною записки Алексея. Даже документы. Да что там документы! Если язык нам дан, чтобы скрывать свои мысли, то документ — во все времена — и составляется, чтобы скрывать само время.
«…И плывут облака, почти касаясь алой звезды, осенившей пронзительно-белый обелиск. И течет вечная вода речки Чертуньи, множа своим отраженьем красные звезды… Их много, этих звезд, их много было, парней, ушедших ненадолго на войну и не вернувшихся сюда уже никогда…
Бореев, Бореев, Бореев, Бореев — всего 17 человек.
Огольцов, Огольцов, Огольцов, Огольцов. Огольцов, Огольцов — всего 10 человек.
Прохожев, Прохожев, Прохожев, Прохожев, Прохожев, Прохожев — всего 21 человек.
157 человек проводило село на войну. Вернулось 24…
Над рекой, над тихими струями, скользящими у самого подножья обелиска, сидит человек: светлые прямые волосы, крупные темные глаза, неправильной формы, но красивое, волевое лицо. У Алексея Тарлыкова, директора местной школы, нет в Яншине своих могил, он приезжий, но память тем и сильна, что заставляет страдать со всеми — за чужих, становящихся родными, близкими. Именно его, Тарлыкова, заботами и поднялся этот легкий обелиск в селе Яшкине — в пяти верстах от райцентра, в сорока годах от большой войны…»