Семь загадок Екатерины II, или Ошибка молодости

— Да разве мало тебе за маскерады вышло? Теперь еще больница.

— Больница-то впереди. А за маскерады вам бы, батюшка, еще прикопить да домик купить. В своем дому не в пример лучше, чем по квартирам-то чужим шастать.

— Думаешь, хватит?

— А вы только Агапыча-то не ругайте. Глядишь, он вам и скопит домик-то.

— Еще где тому домику быть, неизвестно.

— А уж это как Бог даст. Главное — было б на что купить.

— Похоже, Агапыч, в Москве нам с тобой оставаться.

— А хоть бы и в Москве — чем плохо? Дома барские богатые. Сады расцветут, как у нас на Украине. В каждом доме и кони, и скотина. Колодези с журавлями. Если уж домой не возвращаться…

— Опять ты о своем!

— Сердце-то щемит, батюшка Дмитрий Григорьевич, ой, как щемит.

— Хочешь, чтоб в Маячку тебя отослал?

— Ни-ни, батюшка, я без вас никуда. Сказали в Москве — в Москве и будем жить. Бог милостив, приобыкнем.

— Сбил ты меня с мысли, надо же!

— Никак о другой какой работе сказать хотели?

— Верно. Иван Иванович Бецкой захотел, чтобы я все портреты опекунов Воспитательного дома писать тут же начал.

— Вот и слава богу! Когда приниматься-то будем?

— С образами управимся. Не раньше.

— Не обиделся бы господин Бецкой.

— Объясню я Ивану Ивановичу.

— Объяснить, а все неуважительно выйдет. Может, об образах поминать не будете? К чему его превосходительству пустяками головку-то забивать.

— Чтобы мое положение выразумел.

— Ваше? Да нешто превосходительству интерес есть в вашем положении? Вы согласитесь, Дмитрий Григорьевич, обязательство какое подпишите, а там уж как Бог даст. Лишь бы работа не ушла. Немного нас, да с образами справимся.

* * *

Москва. Переулки у Арбата. Дом художника В.И. Васильевского. Васильевский и Левицкий.

— Не больно ли мы свой гонор тешим, Дмитрий Григорьич? Написали образа, подержали против срока, так и честь пора знать.

— Поговорка такая есть, Василий Иванович: хороша честь, когда нечего есть. Русская поговорка.

— Да и у нас в Польше такая же.

— Что ж вы тогда о чести толкуете? Заказ был, уговор записан, а денег нет как нет.

— Не велики мы птицы с тобой, друже, чтобы с панами из Гофинтендантской конторы тягаться.

— А коли на своем не настоять, образа отдать, они церковь осветят, тогда и вовсе не видеть нам своего заработка.

— Так императрицу ведь ждут.

— Потому и заплатить должны. Люди мы с вами вольные, достоинство свое иметь должны.

— И где ты, братец, смелости такой набрался. Меня от слов твоих так оторопь берет.

— Да сами посмотрите, Василий Иванович, вот он приказ 1 февралем 1767 года: „Иконописца Василия Васильевского и вольного малороссианина Дмитрия Левицкого есть ли они из состоявшейся за ними за написание в те церкви святых образов восьмисот семидесяти пяти рублей еще уступки не учинят и указанных пошлин на себя не примут, то к написанию оных образов допустить и за ту цену без вычета пошлин, ибо есть ли другие которые б пошлины на себя приняли или уступку от цены учинили приискивать и о том еще публике производить, то те образа к надобному времени как церкви нынешнего 1767 году летом совсем к освещению по именному высочайшему указу изготовить велено уповательно написаны не будут…“

— Спасибо Карлу Ивановичу Бланку.

— Конечно, спасибо. Как обещал, так и сделал. Только ведь и мы с вами, Василий Иванович, на своем настояли.

— Смелый ты, друже!

— Вам ли смелым не быть, Василий Иванович. Я еще в Петербурге, в Петропавловской крепости на ваши картины глядел.

— О каких ты, Дмитрий Григорьевич? Откуда узнал?

— Алексей Петрович Антропов мне ваше „Чудесное освобождение апостола Петра из темницы“ особо показывал. Будто еще при государе императоре Петре Великом вы писали.

— Что нет, то нет. При императоре Петре, да только Втором. Светлейший Александр Данилович Меншиков самолично мне заказывал в том понятии, что государь как бы чудесно на отеческий престол взошел. Покуда писал, светлейшего уже не стало. Спасибо, картину все равно взяли. А я тогда вместе с государем как на коронацию в Москву выехал, так уж в северную столицу возвращаться не стал. Здесь покойнее.

— А как же так случилось, Василий Иванович, что хотя вы и польской нации, назначили вас синодальной Изуграфской московской конторой руководить? Ведь контора за иконописанием и живописью церковной специально досматривала.

— Да, каждую икону нам представлять должны были новую. Плохое письмо досмотрщики отбирали, на хорошем клейма ставили. А на месте-то этом я Ивана Зарудного сменил. Отменнейший, скажу, мастер был, царствие ему небесное. И архитект, и живописец, а иконостасы какие рисовал — истинное чудо! В Москве со времен Оружейной палаты повелось художников по нациям не делить — знал бы мастерство свое в совершенстве.

— Так и мне показалось, в Москве художникам почет больший.

— Да и шляхетства среди них немало. Вот из государевых Петра Великого пенсионеров архитекты, что в Москве строили, — Мордвинов из помещиков, Мичурин из дворян костромских.

— А князь Ухтомский?