Семь жизней

Сложно назвать дружбой те отношения, которые отчасти строятся на симпатии. Я видела, как Наоми наслаждалась его вниманием и комплиментами. Она дразнила, намеренно пропускала назначенные встречи, а после врывалась, когда Алонзо закрывал ресторан. Она смотрела исподлобья, закусывала губу и подмигивала перед уходом. Все эти нарезки выглядели как зарождающиеся отношения, но я была уверена, что Наоми играла. В этой жизни я не из тех, кто с бинтами бежит залечивать разбитое сердце. Она не спасатель. Не протянутая рука. Не жилетка.

Все же дружба с Алонзо дала почву для новой серии картин. На первый план вышла музыка и, конечно же, цветы. Здесь была и гитара, из которой распускались пионы, и лилии, и нотная книга, где сами ноты чередовались с ромашками, но во мне откликнулась совершенно другая композиция. Перед рестораном стоял парень. Взгляд его был устремлен на второй этаж на балкон, что был заполнен цветами. Их было так много, что некоторые падали прямо на мужчину. Недосягаемость – теперь я знала, как ты выглядишь. В серии были еще картины, но Голос не акцентировал на них внимание. Он дал новую череду воспоминаний, связанных с учебой и выставками, а после затих.

Я смогла выдохнуть. Эта искусственная жизнь начинала меня беспокоить. Здесь впервые выглядело уместно мое желание, оттого и стало страшно за будущее.

Тем временем затишье оказалось недолгим. И все же разнообразием воспоминания не блистали. Я перемещалась из академии в мастерскую, а после на выставку. Я росла, а вместе с тем и мой талант, и требования. Чем старше была Наоми, тем реже отвечала на вопросы. Думаю, что именно из-за этого увеличивалась ее популярность. И все же было в этом молчании столько шарма и грации. Удивительно, как человек приобрел такую значимость в обществе при жизни. Не многие такого достигают.

Могла ли я собой гордиться? Быть может. В радость было наблюдать за улыбкой на лице в столь осознанном возрасте. Интересно, сколько мне сейчас? Двадцать один? Двадцать два? Или же я прожила четверть столетия?

На горизонте новое знакомство. По всей видимости, оно значимое, ведь Голос показывал все до мельчайших деталей. Наоми прогуливалась вдоль уличных лавок с овощами и фруктами. Ее медленная походка от бедра привлекла внимание полноватого мужчины с изящными изогнутыми усами.

– Будь мои глаза прокляты! – воскликнул он, пожирая Наоми взглядом. – Ведь это же вы!

Наоми улыбнулась уголками губ, но не ответила.

– Та самая, чьи картины украли мой покой. Позвольте угостить вас кофе и выпечкой? – Он протянул руку.