Семь жизней (сборник)

Ужинали мы в едва ли не единственной по-настоящему чистой и тёплой комнате – остальные помещения вполне себе походили на гаражи.

Отчего-то все разговаривали тихо, будто опасаясь, что на громкие голоса отреагируют местные демоны, начнётся артобстрел «передка», мир надломится, задымится, посыплется.

Настроение было тяжёлое.

Заявился Ногай – оказывается, он здесь числился старшим по хозяйству, – вид он вновь имел наглый и навязчивый.

Я ещё надеялся, что в прошлый раз он был просто пьян: это прощало бы его хоть отчасти, – но нет, он и трезвый был вполне дурак.

Ему не понравилось, что мы расположились за этим столом, а не за тем, что посуда эта, а не та, что свет то ли горит, а надо, чтоб не горел, то ли наоборот, еле горит, вполнакала, и надо добавить иллюминации.

Он уселся напротив меня и тут же извлёк какие-то картинки из кармана – я думал, может, хотя бы голые девки, – нет, сабли, кони, откосы, избы, чёрт знает что, – якобы это всё его, или дедовское, или прадеда, – каждую картинку сопровождал рассказом, причём кидал их мне через стол, не подавая: осчастливил вниманием.

«Бывают же такие дуроломы», – устало думал я.

Сгрёб все картинки в одну стопку, подбил краями, вернул ему назад.

Сказал: «Красиво».

Спать пошёл в тот отсек, где жили товарищи, – огороженный фанерой кусок коридора, ледяные стены, сырые потолки, с потолков на длинных проводах свисают лампы, пол бетонный, кроватки будто из детсада – рассчитанные на людей с короткими ногами.

Где-то, то ли вдалеке, то ли уже нет, грохотало и долбило.

До одной позиции, сказали мне, было не более двух километров, до другой – пять.

Легли все, естественно, в одежде, – и некоторое время на слух определяли, из чего идёт стрельба. Потом услышали топот в коридоре и команду: по машинам.

Мы скоро и скупо попрощались.

Я прикидывал, сколько ехать пацанам: по ночным, разбитым дорогам, без фар.

Пока размышлял – бомбёжка стихла.

Немного успокоился за своих – они точно и добраться ещё не успели, – даже задремал.

Спал, думаю, минут пятнадцать – разбудил крик: показалось, что кто-то бьёт собаку.

Попытался найти свет, но где тут; наощупь двинулся в дверям.

В коридоре хоть как-то помогало освещение какой-то далёкой, за углом, лампочки.

Минуту было тихо, а потом снова раздались крики, на два голоса: один злобный, будто хозяйский, другой жалкий, остервенелый – этот голос я и принял за собачий.

Отчего-то сразу догадался, в чём дело.

Сутулясь от ночного холода, перешёл двор – с контрольно-пропускного пункта на воротах меня не увидели.

Открыл железную дверь дальнего ангара.

Крики были всё ближе, совсем рядом.

Пересёк ангар и грохнул ногой в железную дверь.

– Кто? – едва ли не сразу спросил Ногай.

– Красный Крест, – ответил я.

Верно, он с кем-то меня перепутал, поэтому тут же открыл.

Ногай был в одной тельняшке, распаренный, красный.

Камуфляжные штаны на подтяжках, сапоги, в руке нагайка.

Удивлённо воззрился на меня.

Здесь было светло и даже натоплено.

Заглянул ему через плечо: тут, видимо, держали пленных – только я не сразу догадался где.

Потом понял: в яме посреди этого помещения.

Яма была накрытой железной решёткой, но её можно было открыть или сдвинуть.

Здесь Ногай отводил душу.

– Вызывают? – спросил он меня, пытаясь догадаться, откуда и зачем я появился.

– Да, – обманул я и пошёл обратно, весь содрогаясь от брезгливости.

На следующее утро Ногая и всю хозяйственную обслугу тоже сорвали воевать.

Остался один дневальный – молодой, ещё не воевавший, пацан, шепелявый, говорливый.

Покурили вместе, он рассказал, что Ногай уже несколько раз порывался выпороть пленных – они нарочно орут, знают, что так можно докричаться до кого-нибудь, и его тогда уведут.

Командир настрого запретил любое зверство и паскудство: когда Ногая первый раз застали – ему попало командирским кулаком в зубы.

Ушлый Ногай стал дожидаться, когда всех срывают по тревоге, и чудить в одиночестве.

Дневальный посмеивался, я нет.

Прогрел машину и снова отбыл.

Ногай оказался на редкость храбрым мужиком – все так говорили потом.

Когда пошли танки, отвечавший за боеприпасы Ногай спрятался за домом – обычная мазанка, пустой скотный двор, колодец во дворе, качели на дереве у крыльца.

Ровно в этот дом попал первый снаряд и сразу убил Ногая. Качели оказались на крыше соседского дома.

Он женился за месяц до смерти, а за неделю – венчался.

Жена, оказывается, служила здесь же, в этом подразделении, тоже, наверное, по хозяйственной части – я мельком видел её уже в следующий заезд, всё ещё заплаканную, в чёрном платке.

Горе её было очевидно и пронзительно.

Где он её ждёт теперь – в раю? в червивом, полном змей и сколопендр, болоте? С нагайкой или без?

* * *

У Сёмы тоже была жена, но я её никогда не встречал, даже фотокарточку не видел.

Сёма вырос в детдоме, будучи полным сиротой.

Он, по правде говоря, совершенно случайно оказался у меня в гостях среди других весёлых ребят – музыкантов, актёров, военкоров, спортсменов, революционеров, литераторов, бывших военных и действующих ополченцев, нескольких, для колорита, молодых профессоров.