Семьдесят два дня

как вы дошли до того, что стали врагом Коммуны… Слышите гул орудий? Это стреляют по Парижу те, кто говорил вам о мирном согласии. Такие же алчные и жестокие люди, как ваш Пере, стреляют в рабочих за то, что они больше не пожелали оставаться рабами. Подумайте обо всём, что я сейчас говорю. И если захотите сказать что-нибудь, приходите завтра ко мне…

Сделав знак Анри, прокурор вышел из типографии. Анри последовал за ним.

А Грибон долго стоял на месте, понурив голову.

Была поздняя ночь. В типографии «Заря свободы» работа давно закончилась. Погасли газовые рожки. Во всех помещениях было темно. Только сквозь большие окна переплётной проникали лунные лучи, освещая складную койку, на которой лежал Грибон.

Он не спал. Его раскрытые глаза были устремлены в тёмный угол. Так ему было легче думать, вспоминать всю прошедшую жизнь. Он честно трудился, не завидовал другим, не зарился никогда на чужое, хотя своего часто не хватало, чтобы прокормить семью. Терпеливо ждал он, когда наступят лучшие времена, когда богатые люди сами захотят поделиться по-хорошему с бедными.

«Хозяин Пере всё утешал: «Потерпи, Грибон, и господь тебя не оставит». А самому-то хозяину сразу стало невтерпёж, как только Коммуна заставила платить рабочим чуть побольше. Хозяин не понадеялся на бога, а пошёл на убийство. Да, правильно сказал Риго. Это вот такие, как Пере, днём и ночью палят по Парижу из пушек. И я им верил…»

Лёгкое дребезжание оконного стекла вдруг приостановило течение мыслей Грибона. В окно осторожно постучались. Сторож не выразил ни волнения, ни неудовольствия оттого, что его побеспокоили. Не спеша поднялся, натянул сапоги и подошёл к двери. Лицо его выражало безучастность ко всему, что происходит вокруг, а вялые движения говорили о безразличии к тому, что его ожидает. Не спросив, кто и зачем пришёл, Грибон открыл дверь.

Он не сразу узнал Пере. Но стоило тому сказать: «Здравствуй, Грибон!» — как старик преобразился. Движения его стали быстры и решительны.

— Здравствуйте, хозяин! — ответил он и, не дожидаясь того, что скажет Пере, взял у него из рук дорожный чемодан.

— Вот-вот, — заговорил Пере шёпотом, — возьми, пожалуйста, мой чемодан. Там бельё и разные вещи жены, я не успел вовремя отправить их в Версаль. А теперь уж, пожалуй, не стоит. Спрячь, голубчик, чемодан! Да так, чтобы никто на него случайно не натолкнулся.

— Ладно! — мрачно ответил Грибон. — Я его спрячу. Только верните мне пригласительный билет на Вандомскую площадь. Вы ведь и брали-то его на один день.

— Вот чудак, право! О чём ты заботишься! Признаться, я даже не знаю, куда его положил. Да кому он теперь нужен, твой билет!

— Мне нужен! — К удивлению Пере, сторож громко выкрикнул эти слова и приблизился вплотную к своему хозяину. — Верните сейчас же билет — или я вас отсюда не выпущу!

Он уцепился за плечо своего бывшего хозяина и стал трясти его.

Пере с силой оттолкнул Грибона. Старик упал, ударившись о кипу бумаги.

Пере схватил чемодан и кинулся к двери.

Однако переступить порог ему не удалось. В дверях появились два национальных гвардейца с ружьями наперевес.

— Поставьте ваш чемодан! — приказал один из них.

Пере покорно исполнил требование.

— Откройте его!

Пере и на этот раз беспрекословно подчинился.

Он раскрыл чемодан. Там лежали подрывные механизмы.

Национальный гвардеец гневно взглянул на Пере и сказал:

— Следуйте за мной!

Он шёл впереди, за ним уныло шагал преступник, а сзади следовал второй национальный гвардеец с ружьём наизготовку.

ШАРФ ДЕПУТАТА

— Лови его! Лови!

Тревожные свистки, крики, ружейные выстрелы, топот ног гулко раздавались по безлюдной улице Вольтера.

Редкие прохожие спешили спрятаться в подъезды или за воротами. Каждому казалось, что жандармы гонятся именно за ним.

Семьдесят два дня рабочие Парижа удерживали власть в своих руках, защищая Коммуну, которую они провозгласили 18 марта 1871 года. Но министры прежнего правительства, бежавшие после революции в Версаль, собрали там многочисленные войска и обрушились на рабочий Париж.

Последнюю неделю борьба за Коммуну происходила прямо на улицах столицы. Коммунары воздвигали заграждения во всю ширину мостовой, от одного дома до другого. Эти баррикады строились из брёвен, фонарных столбов, экипажей, мебели, камней, бочек, мешков с песком — словом, из любого попадавшегося под руку материала.

Квартал за кварталом, улицу за улицей отстаивали коммунары, не щадя жизни. Наконец силы их иссякли. 28 мая весь город был уже в руках версальцев, которые чинили теперь жестокую расправу над защитниками Коммуны.

На улице Вольтера жандармы сосредоточили всю свою ярость на одном человеке, которого упорно преследовали.

Это был мужчина лет сорока, с уже начинающими седеть волосами. Шёлковый красный шарф спускался с его правого плеча через всю грудь.

Такие шарфы носили депутаты Парижской коммуны.

На его голове белела повязка. Надо лбом она промокла, и на ней обозначилось тёмное пятно. Это ранение депутат Коммуны, токарь Виктор Лагрене, только недавно получил в бою.