Семьдесят два градуса ниже нуля

В «Кюн» (в переводе на русский – «Солнце») мы совершаем культпоходы после получки, чаще ходить нам туда не по карману.

– Кажется, я проголодался, – выжидательно глядя на меня, сообщает Рома.

Это вызывает всеобщее сочувствие. При нормальном для акселерата росте метр восемьдесят Рома весит пятьдесят пять килограммов – вместе с очками. Куда девается невероятное количество пищи, которую он поглощает, – одна из неразгаданных тайн природы. С появлением Ромы на станции даже вечно голодный Гвоздь отошел на задний план.

– Не человэк, а удав, – негодует Осман. – Аллыгатор.

Теперь все сочувствуют Осману. Полгода назад, едва освоившись в нашем коллективе, Рома с самым наивным видом предложил Осману на спор скушать небольшого барашка. Осман примерил Ромины ботинки, отправился за барашком – и вытаращенными глазами смотрел, как в чужой утробе бесплатно исчезает килограммов шесть отборного мяса: рублей сорок в переводе на шашлыки. Впрочем, раза два Осман водил Рому в гости к кунакам, ставил на него и свое отыграл с лихвой.

Спасается Рома тем, что Гвоздь варит для него и себя сверхплановый полуведерный горшок каши. Кое-как подкармливают Рому и пари, которые он легко навязывает самоуверенным туристам, – кто быстрее пройдет трассу. Кому придет в голову, что этот сверхинтеллигентного вида очкарик – мастер спорта по горным лыжам?

На сегодня хватит, Рома прав – одними эмоциями сыт не будешь.

Действующие лица и исполнители (Окончание)

Добрая весть! Циклоп застрял на полпути, выдохся – не хватило сил. Кавказские боги, христианский и мусульманский, пощадили нашу маленькую горную республику. Снегопада, лавин не будет, праздник продолжается.

Спускаюсь вниз на лыжах, лишний раз проверить склоны не мешает. Главные склоны маркированы флажками и знаками, но кое-где лыжня уходит в сторону, а в одном месте – прямо под четвертую лавину. Кому-то, наверное, очень надоело жить.

Заезжаю в расположенный на середине трассы домик спасателей, отрываю от чаепития Хуссейна и его помощника Ахмата, прошу их встать на лыжи и следовать за мной. Хуссейн багровеет и крепко, по-русски, ругается: след свежий, полчаса назад его не было. А знак «Лавиноопасно!» какой-то остряк отредактировал на «Лавиноопассно!». Четвертую остряк подрезал лихо, даже мы остерегаемся с ней шутить, уж очень мощная доска. Будем считать, что проскочил, похороны откладываются.

А Хуссейн неутешен: «Четыре травмы за день, а тут еще такой баран!» Он привычно проклинает инструкторов, которые выпускают на склоны начинающих и не следят за лихачами, хотя знает, что инструкторы здесь ни при чем, туристы приезжают на две-три недели не для того, чтобы барахтаться в «лягушатнике». А на склонах – попробуй уследи за ними: дух соревнования, гончий инстинкт, все рвутся в бой – самоутверждаться. Каждый из нас, когда начинал, через неделю мнил себя асом.

Мы спускаемся. Пожелав Хуссейну удачи (он грозится отыскать лихача, накостылять ему по шее и выпроводить домой), я оставляю лыжи в его резиденции и иду взыскивать отложенный штраф. Половина столиков в «Кюне» свободна, это вечером здесь будет столпотворение. Ибрагим меня не замечает, воротит в сторону прокопченную шашлычным дымом физиономию. Сажусь поближе и нагло показываю ему два пальца. Кисло осклабившись, он снимает с жаровни два шашлыка. Я придирчиво их осматриваю, упрекаю за недовес и не торопясь принимаюсь за еду.

– Здравствуйте, Максим Васильевич! – Ко мне, запыхавшись, подлетает парнишка в видавшей лучшие времена нейлоновой куртке. – Я вас искал, Хуссейн сказал, что вы пошли сюда.

– Он слишком много знает, твой Хуссейн, – ворчу я. – Садись и ешь.

– У меня есть деньги, не беспокойтесь.

– Положи их на книжку, «Волгу» купишь. Ешь.

– Спасибо.

Это Вася Лукин, механик из Рязани, влюбленный в горные лыжи фан. Так мы называем фанатиков, готовых на любые жертвы, лишь бы добраться до Кушкола, заполучить крышу над головой и кататься до упора. Иные счастливчики приезжают по путевкам, но большинство снимает углы у местных жителей, в пристройках и даже дровяных сараях, фаны – публика неприхотливая. В прошлом году я обнаружил Васю в нетопленой сакле и привел его на станцию, где за койку и питание он отремонтировал нам приборы и переделал кучу другой работы.

Я смотрю на часы и протягиваю Васе талончик на канатку. Приятно сознавать себя благодетелем человечества.

– Беги, в три часа канатка останавливается.

– Значит, можно? – Вася расцветает.

– Марш, пока не передумал!

Славный шкет, чем-то напоминает Валерку, которого раздавила четвертая, будь она проклята. Такой же белобрысый, с улыбкой до ушей…

Мы, старожилы, делим туристов на четыре категории.